Читать книгу "Счастье по Аристотелю - Эдит Холл"

Аристотелевская этика возлагает ответственность за собственное счастье на самого человека. Как сказал Авраам Линкольн, «большинство людей счастливы настолько, насколько они решили быть счастливыми». Этика Аристотеля не приемлет действий «по инерции», она назначает вас капитаном и ставит к штурвалу. Прочие этические учения меньше ориентированы на персональную нравственную ответственность перед собой и другими людьми.

Идея такой ответственности сближает аристотелевскую этику с этическим эгоизмом – учением философа Нового времени Бернарда Мандевиля (1670–1733), но это единственная точка их соприкосновения. Согласно концепции Мандевиля, человек должен осознанно стремиться к максимизации личной выгоды. Предположим, вы решили устроить чаепитие в кафе для десятка соседей. Вам известно, что двое из них веганы. Но веганские сэндвичи обойдутся в три раза дороже, чем сэндвичи с ветчиной, и, если вы закажете две порции веганских сэндвичей, придется урезать порции для остальных. Эгоист не станет учитывать чужие интересы, поэтому меню для веганов продумает исходя из собственных предпочтений. Если сам он не веган, то, разумеется, не захочет уменьшать причитающуюся ему порцию сэндвичей с ветчиной ради тех, кто придерживается иной системы питания. Если же хозяин сам веган, то его нисколько не смутит, что восьми мясоедам придется довольствоваться урезанными порциями, – он позаботится, чтобы веганы с ним самим во главе ни в чем не знали отказа.

Утилитаристы, наоборот, считают, что цель человечества – обеспечить максимальное счастье как можно большему числу людей, тем самым сосредоточиваясь на результатах действий: с точки зрения утилитариста, благо для восьми мясоедов стоит того, чтобы пожертвовать недовольством двух веганов. Проблемы в утилитаризме начинаются, когда увеличивается доля неудовлетворенного меньшинства: если недовольных веганов будет четверо против шестерых ублаженных мясоедов, атмосфера на чаепитии окажется совсем не праздничной.

Последователи Иммануила Канта во главу угла ставят долг и обязательства, предполагая, что соотношение вегетарианских и мясных сэндвичей на чаепитии должно определяться неким универсальным, раз и навсегда прописанным законом. Приверженцы культурного релятивизма, напротив, убеждены, что единого нравственного закона быть не может. Каждый из нас, доказывают они, принадлежит к той или иной социальной группе или группам, живущим по своим законам и обычаям. На свете есть культуры, вообще не употребляющие продукты из свинины, и множество сообществ, которым чуждо не только понятие вегетарианства, но и чаепития.

Аристотель же будет исходить из того, что решение по поводу сэндвичей не принимается в вакууме. Он даст себе время обдумать задачу и разработать план. Он ознакомится с возможностями обслуживания в данном кафе, четко обозначая свои намерения: если для установления добрососедской атмосферы и дружеских отношений, а также обеспечения личного и коллективного счастья необходимо окружить заботой и накормить всех гостей, необходимо сделать для этого все возможное. Обидеть даже малую часть приглашенных в этом случае крайне нежелательно. Аристотель поговорит с участниками процесса – и с приглашенными, и с обслуживающим персоналом. Вспомнит прежние застолья, где ему довелось быть либо организатором, либо гостем, проанализирует прецеденты и, скорее всего, найдет выход, обратившись к истории чаепитий – например, вместо «сэндвичей раздора» закажет устраивающие всех пирожные без ингредиентов животного происхождения. Немаловажно, чтобы пирожные нравились и ему самому, поскольку его философия уважения к себе и другим не предполагает неоправданного самоотречения.

Этическое учение Аристотеля – разностороннее, гибкое, практичное – вполне применимо к повседневному существованию. Намеченные психологом Соней Любомирски в книге «Психология счастья. Новый подход»[12] (2007) шаги к увеличению отдачи от жизни удивительно схожи с рекомендациями Аристотеля, на которого автор ссылается с одобрением. Ее лейтмотивы – работа с ситуацией, которая существует в данный момент, заблаговременный анализ, сосредоточенность, гибкость, практический здравый смысл, личная независимость и в то же время умение и желание советоваться с другими. Отправная точка в аристотелевской концепции счастья замечательно проста и демократична: каждый может решить быть счастливым. Через какое-то время повторяющиеся добродетельные поступки перерастают в привычку, человек чувствует удовлетворение собой, и вот это состояние души – eudaimonia – и означает для Аристотеля счастье.

Аристотелевское стремление к eudaimonia импонирует агностикам и атеистам, однако на самом деле оно сопоставимо с любой религией, которая возлагает нравственную ответственность за поступки на самого человека и не внушает ему, что нас наставляет, вознаграждает и наказывает некая сверхъестественная сущность. Но, поскольку Аристотель не верил в Божественное вмешательство или хотя бы интерес богов к делам людей, его программа достижения счастья была самодостаточной. Последователь Аристотеля не станет искать правила проведения чаепитий в священных текстах. Но и небесной кары за безнадежно испорченное чаепитие он тоже не ожидает. Мы сами принимаем решение опираться на знания, опыт и предварительное планирование, чтобы управлять собственной жизнью и судьбой. А поскольку такой властью обычно наделяются Божественные сущности, в каком-то смысле человек, обретая ее, становится «богоподобным».

Между тем понятие eudaimonia не так просто объяснить. Приставка eu означает «хорошо/хороший», а корень daimonia несет в себе целый ряд смыслов – Божественная сущность, Божественная сила, дух-хранитель, судьба или жребий. В итоге словом eudaimonia стали называть благополучие, достаток, который подразумевает удовлетворенность жизнью. Однако по сравнению с удовлетворенностью жизнью eudaimonia невозможна без активной позиции человека. Ею «занимаются», ее питают добрыми поступками. По сути, для Аристотеля счастье – это деятельность (praxis). По его словам, будь ощущение счастье особенностью эмоционального склада, которая у одних имеется от рождения, а у других – нет, счастливым можно было бы стать, даже проспав весь отведенный тебе на этом свете срок.

В аристотелевском определении счастья материальное благополучие тоже не принципиально. Веком ранее другой мыслитель с севера Греции, Демокрит, перед которым Аристотель преклонялся, говорил о «счастье души», утверждая, что оно никоим образом не происходит от обладания стадами или золотом. Так и Аристотель понимает eudaimonia как «счастье души», которое мыслящий человек осознает. То есть жить означает иметь активный разум. Аристотель был убежден, что большинство людей основное удовольствие получают от познания нового и удовлетворения интереса к происходящему вокруг. По сути, он считал непосредственной целью жизни постижение мира – не просто академическое знание, а понимание процессов и устройства всего того, что составляет жизненный опыт.

Если вы видите цель человеческой жизни в максимизации счастья, можете причислять себя к начинающим последователям Аристотеля. И коль скоро счастье составляет цель жизни, для его достижения необходимо тщательно обдумать, как жить хорошо. Это требует осознанной привычки, к которой, по мнению Аристотеля, другие животные не способны. Обманчиво простое наречие «хорошо» может означать и «правильно, со знанием дела» в практическом смысле, и «праведно» (хорошо по отношению к другим), и «удачливо» или «счастливо» (в благоприятных условиях, наслаждаясь достигнутым).