Читать книгу "Стук - Франц Холер"

История с предыдущим мужчиной, ее первым мужчиной, была для Юлии скорее вспышкой взаимного сексуального любопытства, возникшей после окончания школы во время путешествия на юг Франции, которая тлела еще некоторое время потом, но девушка сама своевременно ее потушила, заметив, что это угрожает превратиться в привычку. Хайнц, молодой человек с большими темными глазами, уехал потом во Фрайбург изучать историю.

К Мануэлю ее родители сразу отнеслись хорошо. Человек, который не просто врач, но и швейцарец по происхождению, отец которого тоже врач и тоже швейцарец… Тут у отца Юлии, адвоката, не было никаких вопросов, и только мать спросила дочку однажды, когда дело уже шло к свадьбе, будет ли у Мануэля достаточно времени для семьи. На это Юлия ей тогда ответила, что об этом она сама позаботится и что для нее самой этот вопрос остается открытым, будет ли у нее самой достаточно времени для семьи. Она сказала так еще и потому, что ее мать в свое время, будучи учительницей, оставила работу, чтобы посвятить себя уходу за двумя детьми и своим мужем, которому как раз никогда не хватало времени на семью, и женщина опасалась, что этого можно ожидать и от ее будущего зятя.

Во всяком случае, пока дети еще маленькие, Юлия была чрезвычайно довольна своей матерью, к ней она могла отвести малышей, когда ей надо было в школу. Фелланден находился, можно сказать, на пути в Вецикон, и Томасу и Мириам нравилось бывать у бабушки, которая превратила бывшую комнату Юлии в детскую. Кроваткой Мириам стала прежняя детская кроватка Юлии. А Томасу досталась кровать взрослой Юлии, тяжелое изделие из орехового дерева; она ее ненавидела. По ее краям бабушка теперь соорудила защиту, чтобы внук не выпал из кровати, она унаследовала ее в свою очередь от своей бабушки. Это так называемые крылья. Когда Томас рассказывал, что он ночевал у бабушки, которую он называл «мамимами», он не забывал упомянуть: «С крыльями».

Позавчера Томас, находясь у бабушки, нарисовал несколько картинок, которые явно изображали сцену дорожного происшествия. Машина врезалась в беспорядочную толпу, в то время как ее колеса вместе с каким-то головоногим моллюском вращались в воздухе. На другом листе моллюск уже лежал на земле, и рядом в замешательстве стоял человек. А на следующем рисунке появилась машина «скорой помощи», ибо чем еще мог быть большой синий шар над квадратом с двумя колесами, внутри которого лежал распростертым все тот же моллюск.

Странно, что Мануэль попросил Юлию ничего не говорить ее родителям об этом происшествии. Но запечатленные их трехлетним сыном протоколы не оставили ей иного выбора, и Мануэль был очень расстроен, когда жена ему об этом рассказала.

Он был вообще очень странным все это время. Он якобы не в настроении, объяснил он Юлии вчера ночью, когда она в постели попыталась притянуть мужа к себе. Обычно это бывало со стороны Юлии, когда она от усталости говорила мужу «нет». И когда у нее самой снова проснулось желание, Юлия обрадовалась: ей совсем не хотелось прослыть фригидной женщиной.

Или Мануэль тогда действительно здорово превысил скорость и потому чувствовал себя виноватым, или он думал по дороге о чем-то другом и из-за этого среагировал слишком поздно? Но о чем таком он мог так напряженно думать, что так занимало его? Юлии не терпелось расспросить мужа об этом.

– The rain in Spain stays mainly in the plane! – произнес коллега Имбах задорно и громко, заглядывая в записи Юлии.

– Не пугай меня так, – сердито ответила Юлия.

Снова вернувшись к своим записям, она поднесла к губам чашку с остывшим кофе.

7

Прошел почти месяц с того случая. Мануэль постоянно был вынужден мысленно возвращаться к этому странному событию и никак не мог привести его в соответствие со всей своей прожитой жизнью. Он был сбит с толку, и это его раздражало.

Когда у него прежде случалась любовь, к Майе, к Юлии, он не испытывал никаких сомнений. С любовью появлялась ясность, которая не требовала никаких толкований. Но на этот раз, очевидно, было что-то совсем иное, что-то для Мануэля чуждое, что сбило его с пути, как вихрь с ясного неба, и опрокинуло навзничь, и он до сих пор все еще никак не может подняться.

Возобновление постельных отношений с Юлией удалось Мануэлю без труда, это доставило ему даже какие-то новые, приятные ощущения, после чего он пришел к заключению, что супружеских объяснений лучше всего избегать.

Если он забудет об этом, сказал он себе, то и Юлии это никак не будет касаться. То, что он любит Юлию, не подлежало сомнению, и Мануэль ни в коем случае не хотел бы ее ранить.

Но вот забыть… Забыть он никак не мог.

Иногда, когда кто-нибудь из его помощниц по практике, фрау Ризен или фрау Лежен, переключали на него чей-то телефонный звонок, Мануэль ожидал услышать голос Евы, и он не понимал, боится ли он этого или, наоборот, желает. Что он ей скажет, если женщина попросит о новой встрече, он уже давно решил. Ясно, что никакой новой встречи больше быть не должно.

Даже и в том случае, если Ева однажды вечером вдруг снова появится в его приемной под видом пациентки, что Мануэль уже многократно представлял в своем воображении, он проявит себя зрелым мужем и ответственным отцом, который с достоинством, но твердо потребует прекратить эти отношения, ведь их бесперспективность была с самого начала ясна им обоим.

В то же время Мануэль должен был себе признаться, что в нем жила некая надежда увидеть Еву снова, и он с трудом себе представлял, как это произойдет, он просто чувствовал, чем дольше он ничего не слышал о Еве, тем напряженнее становилось ожидание. При этом Мануэль понимал, что ему ни в коем случае не следует, видеться с Евой, ведь она хотела не тайного приключения с ним, она хотела от него ребенка, но на такое бесцеремонное требование он никак не должен был отвечать согласием – это могло коренным образом изменить его жизнь. Матерью его детей, это Мануэль повторял себе постоянно, является Юлия, и подобный удар она бы не вынесла, в этом он был уверен. Жена бы тогда непременно развелась с ним, Мануэль не мог себе представить иной реакции от такой женщины, как Юлия. Ему бы пришлось покинуть дом в Эрленбахе и превратиться в одного из папаш выходного дня, которых он иногда встречал на пляже. Свою вину перед детьми они пытались искупить глупыми ужимками и ванильным мороженым, иногда преувеличенно радуясь любым шалостям своего отпрыска, иногда таскаясь за ним по пятам с понурым видом.

Итак, Мануэлю было ясно, чего он хочет. До сих пор он делал в своей жизни только то, что сам хотел. Но тут появился на его жизненной сцене некто, вполголоса заговоривший из-за кулис, однако этого было достаточно, чтобы заглушить монолог благородного исполнителя главной роли.

Не превратился ли ты в меланхолика с твердым убеждением, что последующие двадцать лет заранее запрограммированы, вплоть до того, как два твоих маленьких монстра станут большими монстрами, которым ты еще будешь оплачивать учебу? – спрашивал Мануэль себя. Почему бы не приобрести что-то себе на благо, только себе одному? Своя тайна? Ведь она доставила тебе удовольствие, разве не так? – размышлял Мануэль. Стимулирует супружеские отношения, как ты мог убедиться. Ни один человек не идеален на сто процентов, и моногамия в природе наблюдается только у черных горных галок.