Читать книгу "Эдельвейсы для Евы - Олег Рой"

– Герман, разве тебя не учили, что, когда разговариваешь с человеком, надо смотреть ему прямо в глаза? – Мария Львовна любила делать замечания.

– Учили… – мямлил я и еще ниже опускал голову.

В день своего одиннадцатилетия я стал свидетелем очередного, пожалуй, самого бурного за всю историю скандала генерала и Марии Львовны. Вышло это из-за того, что, по заведенной традиции, мои дни рождения всегда отмечались на генеральской половине. Я привык к этому, но как же завидовали мне мои приятели, приглашенные в этот день в гости! Семикомнатные хоромы, наградная сабля на стене и вид Курнышова в генеральской форме с орденами на груди производили на них неизгладимое впечатление. В такие дни еду подавали не как обычно – в столовой, а в зале, где накрывался тот самый большой стол, за которым сиживали друзья генерала.

Начало торжества я помню смутно. Был мой лучший друг Сашка Семенов и еще с полдюжины приятелей – одноклассников и товарищей по двору, был сам генерал, была Мария Львовна, разумеется, была моя бабушка Бася и еще, совершенно точно, Виктория, хотя она появлялась на моих днях рождения нечасто. Впрочем, в этом не было ничего удивительного – к моему одиннадцатилетию ей уже исполнилось двадцать семь, она успела закончить Консерваторию по классу скрипки, выйти замуж, развестись, устроиться в оркестр Большого театра и уйти оттуда!

Итак, мы уселись за стол. В честь праздника передо мной был поставлен бокал венецианского стекла – одна из самых больших ценностей в доме. Таких бокалов в генеральской семье было два, каждый с цветным изображением. На одном нарисована Ева с надкушенным яблоком в руке, на другом – Адам, протягивающий руку в сторону. Когда бокалы ставили рядом, получалась копия с известной гравюры Дюрера, только вольная – неизвестный мастер, создавший эти фужеры, превратил черно-белое изображение в цветное. В его интерпретации волосы Евы приобрели восхитительный рыжеватый оттенок, а змея, свисающая с ветки Древа познания, стала изумрудно-зеленой в золотистую крапинку. В тот день мне налили вишневый компот как раз в бокал с Евой, фужер с Адамом, по традиции, был в руках у генерала.

– Ну что, за именинника! – поднял он первый тост. – За его одиннадцать лет, которые он прожил на этой земле.

Все потянулись ко мне со своими бокалами (попроще, но тоже старинными и очень красивыми), комната наполнилась мелодичным перезвоном. Тут же настенные часы пробили пять часов вечера – бум-бум-бум-бум-бум, – и праздник начался. Я гордился перед друзьями и моим генералом, и этим большим залом, заставленным горками со стеклянными витринами, посудой и всякими дорогими диковинами, старинной мебелью с замечательными охотничьими сценами, шикарной сервировкой стола: белоснежной крахмальной скатертью, серебряными приборами, дрезденским сервизом на двадцать четыре персоны и фужерами из цветного стекла. Мальчишки, конечно, стеснялись взрослых и такой торжественной обстановки, сидели тихо-чинно, не произносили ни слова, кроме «спасибо» и «пожалуйста», и изо всех сил старались есть красиво, ничего не разбив, не пролив и не уронив. Мне перед генералом и Марией Львовной было за них не стыдно.

– А ну-ка, виновник торжества, подойди сюда! – пробасил Курнышов с того конца стола. Я оторвался от вкуснющей рыбы под маринадом и приблизился к нему. Генерал, улыбаясь, протянул мне какой-то сверток, напоминающий по форме большую книгу.

– С днем рождения! Расти большой, оправдай наши надежды! – Он крепко, по-мужски, пожал мне руку.

Я торопливо разорвал бумагу и с трудом удержался, чтобы не заорать от восторга. Внутри был кляссер для марок – толстый, новенький, остро пахнущий кожей. А я к тому времени уже месяца четыре просто бредил филателией, собирал конверты со всего дома, осторожно отпаривал марки, менялся с Сашкой и другими друзьями и хранил свою коллекцию в коробке из-под печенья «Светлячок». О специальном альбоме я и мечтать не смел – они были слишком дороги. Само появление кляссера уже было для меня неземным счастьем, а тут, приоткрыв его, я убедился, что альбом еще и не пустой – по крайней мере несколько плотных желтых страниц с кармашками в виде узких прозрачных полосок были заполнены разноцветными квадратиками и треугольниками.

– Ну-ну, не увлекайся, потом посмотришь! – добродушно проговорил генерал. – А сейчас иди на место, да только не садись! Второй тост за родителей, нам его надо пить стоя. Помянем твою маму, пусть ей земля будет пухом…

И тут – не знаю, что потянуло меня за язык, должно быть, ошалел от радости, что сбылась моя мечта, – я ляпнул:

– А почему только маму? И папу надо! Тост ведь за родителей, значит, за обоих. За маму, ну, и за отца. Пусть и ему земля будет пухом!

И сам не понял, почему взрослые вдруг так прореагировали на мои слова. Мария Львовна как-то нервно и злорадно засмеялась, генерал побледнел, а бабушка выронила из рук бокал, закрыла лицо руками и выбежала из зала. Курнышов нахмурился, встал и вышел вслед за Басей. Мария Львовна тяжело вздохнула, обвела взглядом нашу притихшую компанию и сказала:

– Вот так, юноши, бывает в жизни.

Мы дружно засопели носами, и, хотя никто так и не понял, что же, собственно, произошло, постарались на всякий случай принять важный вид.

– А что случилось, мама? – растерянно спросила Виктория, но та ей не ответила.

Неловкость замяли, генерал вернулся и как ни в чем не бывало уселся за стол рядом с супругой, Бася быстро подмела осколки разбитого фужера, вытерла пятно от разлитого вина и вскоре уже подавала горячее, а потом и свой фирменный торт «Высокий замок». Торт был большой, но мы с ребятами смели его за десять минут, после чего нам позволено было выйти из-за стола и поиграть, только не очень шуметь.

– Отдыхайте, орлы, квартира в вашем распоряжении! – напутствовал нас генерал.

– Кроме спальни и комнаты Виктории! – уточнила Мария Львовна. – Ну и, конечно, кабинета.

– Да ладно, что уж там! – милостиво разрешил ее супруг. – Можете и в кабинет зайти. Только чтобы ни в столе, ни на столе ничего не трогать!

Мы с Сашкой первые вскочили и вылетели из зала, за нами, с радостью, переходящей в буйство, бросились остальные ребята. Что может быть привлекательнее для мальчишек, чем кабинет настоящего генерала? Такую возможность нельзя было упустить. Чего там только не было – и полевой бинокль, и кобура для пистолета «ТТ», и именной кортик, и рында с корабля «Смелый», и альбомы с изображениями нашей и иностранной техники, и старые военные карты, и коллекция солдатиков в диковинном обмундировании – словом, целое богатство. Время так незаметно пролетело, что, когда на пороге появилась Бася и сказала, что уже поздно и ребятам пора домой, мои друзья ахнули. Нам дали еще полчасика на все про все, затем последовал ритуал прощания с гостями. Каждый получил свой подарок – так было принято в генеральской семье. Мальчишкам вручили по маленькой иностранной машинке – тогда это было целое состояние – и по пакетику с бананом, апельсином, яблоком, конфетами и парой Басиных пирожков.

Проводив друзей, я вернулся в пустой зал, где давно убрали со стола, отыскал свой кляссер, залез с ногами в большое кресло, полностью меня поглотившее, стал рассматривать подаренные марки и сам не заметил, как уснул. Сквозь дрему я ощутил чье-то осторожное прикосновение. Кто-то очень бережно, явно стараясь не потревожить мой сон, взял меня на руки, и я, не открывая глаз, понял, что это генерал – догадался по характерному запаху ароматного табака «Золотое руно». Курнышов аккуратно опустил меня на диван, накрыл теплым пушистым пледом, заботливо его подоткнул, а потом вдруг поцеловал в лоб.