Читать книгу "Самозванка - Бренда Джойс"

К счастью, как раз в это время появился аптекарь, держа в руках склянку с ядом, и сообщил девушке, что смертельного снадобья хватит на целую дюжину крыс. Виолетта раскрыла сумочку, достала кошелечек и расплатилась. Ей нравилось платить наличными. Она протянула аптекарю пять фунтов, которые составляли сумму, выдаваемую ей ежемесячно «на булавки». Деньги она могла тратить по собственному усмотрению.

Расплатившись, Виолетта мило распрощалась с аптекарем, но даже не удосужилась кивнуть двум женщинам, стоявшим возле прилавка. Настала ее очередь показать им, кто она такая.

На улице, возле крылечка, по-прежнему стоял старенький тарантас. Мистер Гудвин беседовал со священником, Джорджем Стэйном. Мужчины увидели Виолетту и замолчали. Молодая женщина протянула супругу мешочек, в котором покоилась склянка с ядом, и вскарабкалась в экипаж. Устроившись на сиденье возле сэра Гудвина, она наконец поняла, куда был устремлен взгляд священника. Пока она поднималась и устраивалась на сиденье, подол ее платья слегка приподнялся и из-под него на несколько дюймов выглянул шелковый чулочек. Виолетта с негодованием одернула юбку.

— Итак, вы уже купили то, что хотели? — поинтересовался сэр Томас.

Виолетта кивнула и сказала, обращаясь к священнику:

— Добрый день, святой отец.

— Добрый день, Виолетта, — отозвался мистер Стэйн. — Я слышал, сегодня вечером вы идете в гости.

Сердце Виолетты затрепетало. Впервые они должны были нанести визит Хардингам сразу после бракосочетания, но тогда сэр Гудвин занемог, и пришлось отправить Ральфа в замок Хардингов с извинениями. Вот и сейчас сэр Томас, нахмурясь, потирал живот.

Виолетта расстроилась.

— У вас болит живот?

Два последних месяца ее супруг слишком часто жаловался на желудочные боли. Похоже, день ото дня ему становилось все хуже и хуже.

— Не волнуйтесь, — успокоил жену мистер Гудвин. — Это пройдет. — И он попрощался со священником.

— Это что, эксперимент? — Граф Хардинг требовал ответа у своего младшего сына.

— Нет, — твердо ответил отпрыск, развалившись в кожаном кресле.

Он дерзко смотрел в лицо отцу, высокому, худому, седовласому мужчине, который, выпрямившись, стоял возле бюро из палисандрового дерева, обитого внутри кожей. Старший брат Блэйка, повернувшись лицом к большому окну, пристально смотрел на поросшие вереском окраины поместья, на которых грязными пятнами выделялись пасущиеся овцы. Там, на воле, был разлит покой, и голубые небеса, казалось, улыбались земле.

Граф и двое его сыновей беседовали в кабинете старшего Хардинга. Это было просторное помещение с до блеска натертыми дубовыми полами, которые, тем не менее, были покрыты дорогими восточными коврами. В центре стены, противоположной двери, высился камин, отделанный дорогим зеленоватым мрамором. Высокий потолок комнаты был украшен фресками, а две стены были сплошь заняты книжными полками, и оттуда на обитателей дома смотрели старинные фолианты в кожаных переплетах. Вдоль четвертой стены, один за другим, находились четыре двустворчатых окна, а промежутки между ними были задрапированы нежно-зеленым шелком. Впечатление изысканности кабинету придавали восточные диваны, стулья и кресла в стиле Людовика XIV и несколько столиков, совсем крошечных и среднего размера, расставленных в разных концах комнаты. Тяжелые портьеры были раздвинуты, и в окна лился утренний солнечный свет.

— Это можно рассматривать только как эксперимент! В противном случае надо признать, что ты такой же сумасшедший, как и наш принц. — Граф был вне себя от ярости.

Блэйк встал, потянулся и зевнул.

— Меня успокаивает только то, что я оказался в недурной компании, — лениво отозвался он, показывая ровные белые зубы. Темные волосы Блэйка были коротко подстрижены.

— Видишь ли, Теодор, — хладнокровно заметил граф, — я ведь могу и отречься от тебя.

Услышав это, старший брат, Джон, повернулся лицом к отцу. Взгляд его темных глаз был кротким и миролюбивым. В отличие от отца и брата, волосы у него были светлыми.

— Простите меня и позвольте выступить в роли судьи. Вы не можете теперь отречься от Блэйка хотя бы потому, что это вызовет скандал в свете значительно более сильный, чем негодование общества по поводу строительства домов для бедных. Кроме того, Блэйк и сейчас подвергается нападкам общества из-за скандала вокруг банка, учрежденного им. Разве это не во сто раз хуже, чем само строительство?! — Джон улыбнулся и бросил на брата предупреждающий взгляд, что было приказом прикусить язык и замолчать.

Блэйк вздохнул. Двое против одного, как всегда. Неужели он никогда не сможет сам принимать решения? Отец вечно им недоволен.

— Нет! — прозвучал грозный голос отца Блэйка, Ричарда. — Быть банкиром так же плохо, если не хуже, чем быть строителем. Хардинги не торгуют, черт возьми! Хардинги не плебеи! Теодор, ты пускаешься во все эти сомнительные предприятия, только чтобы досадить мне!

— Хотелось бы мне, чтобы все было так просто, как вы говорите, отец, — ухмыльнулся Теодор. — Отец, я уже взрослый человек. И я ваш младший сын. Как бы вы хотели, чтобы я жил?

— Я выплачиваю вам содержание, а когда я умру, то же самое будет делать ваш брат, — твердо сказал граф. — Пэры не занимаются торговлей. Пэры не занимаются накопительством. Это не в наших правилах.

— Перед вами тот пэр, который не только торгует, продает, покупает и занимается строительством, но и копит деньги, — в сердцах заявил Блэйк. — И я отказываюсь быть в постоянной зависимости от вас и Джона. Кроме того, меня вовсе не волнует, как принято жить в обществе и что оно думает обо мне.

— Мне это стало ясно двадцать лет назад, когда восьмилетним сорванцом ты решил убежать к индейцам. — Граф покачал головой.

— Я вовсе не собирался убегать от вас, — улыбнулся Теодор, — я ведь сообщил вам о своих планах.

— К счастью, — усмехнулся граф.

— Уже в восемь лет Блэйк мечтал о независимости, — вступил в разговор Джон.

— Думаю, что вы мне не поверите, но мне очень хотелось посмотреть мир, и я до сих пор сокрушаюсь, что Талли водворил меня домой.

— Благодарю Бога за то, что он позволил Талли это сделать, — сказал Джон и повернулся к отцу: — Отец, вам не удастся заставить Теодора мыслить иначе, чем он до сих пор это делал. Он никогда не повиновался вам. Он выродок в нашей семье, черная овца, которой он сам себя и провозгласил, разве вы не помните?

— Разве можно об этом забыть, — взволнованно произнес граф и рубанул рукой воздух. — Вы совершали поступки один другого хуже, — сказал граф, обращаясь к младшему сыну, — и я надеялся, что это прекратится, когда ты повзрослеешь. Но разве что-нибудь изменилось? Сперва я был вынужден объяснять всему свету, что мой сын торгует в Китае. Семь лет назад это было главной темой кулуарных обсуждений во время заседаний палаты лордов. Но через три года мне пришлось объяснять уважаемым лордам, что вы прекратили торговать и купили банк. Все были в шоке! Премьер-министр даже переспросил меня, правильно ли он понял, что мой сын принялся ссужать деньги под проценты.