Читать книгу "Киномеханика - Вероника Кунгурцева"

Они жгли костер прямо на змеящихся по земле корнях широкого платана с энергично раскинутой кроной и при появлении чужака моментально пришли в движение. У некоторых оно выразилось в легкой перемене позы. Большинство выдало себя лишь быстрыми взглядами с искорками страха, злобы и интереса. Ничего не оставалось, как только направиться к ним с таким решительным видом, будто их-то он и искал или не видел ничего предосудительного в том, чтобы подойти к чужому огню, тем более что горел он не вхолостую. Проковыляй Марат опасливо мимо, они наверняка окликнули бы его, а оставь их оклик без внимания — легко бы его догнали и окружили. Инициатива оказалась бы в их руках, и невозможно было предугадать, как бы они ее использовали при таком численном перевесе.

Кострище было обложено принесенной с моря крупной галькой, поверх нее лежал лист ржавой жести, на котором жарился ворох темных моллюсков в плоских овальных раковинах, обросших бородой рыжей тины. В момент, когда Марат приблизился вплотную, один из пареньков — с длинными выгоревшими волосами и утиным носом, — взяв палку, гибко поднялся, якобы навстречу подошедшему, но, как оказалось, к костру, проворно перемешал раковины и сообщил, что мидии, раз их створки приоткрылись от жары, готовы. Просунув длинные, выбеленные морем ногти в щель, он раскрыл раковину и аппетитно подул на крохотный комочек бурой плоти внутри. На чужака он, вывернув шею, демонстративно не смотрел; если бы Марату вздумалось поприветствовать незнакомую компанию или с ходу задать вопрос, он мог обратиться в лучшем случае в его костлявую спину с широкими лопатками. Но Марат и не подумал этого делать, а молча выудил с противня моллюска покрупней, перевалил его, как печеную картошку, несколько раз из ладони в ладонь, чтобы остудить, и, зубами вытянув из ножа лезвие, растворил раковину.

— Так это мидии, — сказал Марат, осторожно беря губами теплое мясо и предоставив им самим разбираться в смысле сказанного.

Из этих слов они должны были, по крайней мере, уяснить, что он не из их мира. А раз он явился из других мест, то прежде, чем искать повод для придирки, им предстояло прозондировать почву и угадать, насколько опасны посланцы этих областей. Это недоумение держало их на дистанции, пожалуй, надежнее, чем показанный нож, хотя и он, как заметил Марат, произвел на них впечатление. Жесткое мясо оказалось изумительным на вкус, но внутри одной раковины его было настолько мало, что Марат вряд ли бы заглушил голод, если б даже один излузгал все, что лежало на противне.

— На любителя, — сухо сказал Марат, хотя глаза его повлажнели от наслаждения.

Он защелкнул нож, спрятал его в карман и отряхнул руки, показывая, что дегустация окончена. Сейчас важно было придерживаться взятого им тона важности и строгости, а не расточать бездумные похвалы чему бы то ни было из того, что принадлежало к их миру. Если встать с ними на одну доску, через секунду они задерут нос, а через минуту попытаются его третировать — и тогда шума не избежать. Они принялись рассеянно клевать мидий, словно его сдержанный отзыв умерил их аппетит; они скрывали свой интерес к Марату, почти так же, как он интересом к ним вынужден был скрывать жгучий интерес к еде.

— Ничего, что я попробовал? — с нарочитой вежливостью вдруг спросил он и с улыбкой обвел их медленным взглядом. Каждый из них отвел глаза, кроме восточного вида девчонки. Она сидела на качелях из толстой древесной лианы, покрытой морщинистой корой.

— Море общее, буна длинная, собирать можно всем, — весело сказала она с едва заметным акцентом. Судя по ее развязному тону, она могла бы добавить что-нибудь вроде «даже таким глобусам, как ты».

— А я думал, что море купленное! — плоско пошутил Марат, широко разведя руки.

И все они заглянули в его ладони, словно это были два кувшина. Только теперь он стал с ними ручкаться и знакомиться, в уверенности, что каждый из них успел заметить буквы «УТРО», вытатуированные на верхних фалангах четырех пальцев левой руки. Их легко можно было прятать, сжав пальцы в кулак. Расшифруй они аббревиатуру, она объяснила бы им многое. Но Марат не опасался, что эти юнцы проникнут в смысл слова, тем более с ловушкой на первой букве: «у» означало вовсе не «указательный», хотя и было выколото на этом пальце. Сейчас эти синие буквы, показывающиеся из раскрывающегося кулака, стали для них сюрпризом. Наколка не просто намекала, а уже прямо говорила о его принадлежности к миру, которого они опасались, если не испытывали пиетет. Ничего подобного на шоколадной от загара коже ни одного из них не было, хотя были царапины, мелкие ожоги и попытки начертить что-то головкой серной спички. Марат изучил их, как карты. Теперь даже его хромота внушала им уважение. Они стали ощущать ее тем, чем она и являлась: не каким-то жалким изъяном, чем-то вроде врожденного дефекта, а следствием бурной жизни, сопряженной с борьбой. Наконец, его малый рост перестал сбивать их с толку. Они молча признали его превосходство, хотя внешне их заискивание выражалось в развязности и фамильярности. Они наперебой принялись выставлять свою бывалость, докладывать ему о способах местного промысла, иногда связанного с мелким жульничеством. Он не спрашивал об этом, но они, кажется, готовы были угадывать его желания. Кроме того, Марат осторожными замечаниями — осторожность заключалась в отрывистой, пренебрежительной скупости — направлял их сбивчивые речи в нужные ему русла. В итоге, отшелушив суть услышанного из ненужных ему деталей и домыслив недомолвки, которые они допустили в вещах для него важных, Марат выведал следующее.

Мидий они не ставили ни во что. Для них это были семечки, говорить о которых они считали ниже своего достоинства. Но Марат несколько раз под завуалированными предлогами касался этой темы, пока не уяснил, что нескончаемые колонии этих моллюсков усеивали поверхность бун и волноломов сразу под поверхностью моря. В десяти метрах от берега любой профан мог опустить руку в воду и вволю нарвать мидий. Их добыча не требовала ни сноровки, ни умения, ни знания особенностей дна, которые требуются при погружении на глубину. Надо быть круглым невежей и новичком, который не успел оглядеться на курорте, чтобы не составить о мидиях полного и пренебрежительного понятия. Наверно, они были единственным даром моря, который даже не продавался.

Несколько менее доступные и более редкие моллюски рапаны приносили баснословную прибыль, не требуя никаких накладных расходов. Собранных под водой рапанов варили в кипятке, выскабливали внутренность и песком оттирали изжелта-розовую раковину от морской зелени. Крупный рапан — Марату его показали, он оказался размером с детский кулачок с пупырышкой кукиша в центре — уходил за рубль. Правда, богаче рапанами считались пляжи Лоо. Зато море против центра города было монетнее. По приезде с просьбой у моря погоды, а перед отъездом в надежде вернуться люди бросали с берега в море тучи мелких денег. Местные ныряли за ними в солнечную погоду, когда море было спокойно и прозрачно; монеты отчетливо блестели среди камней. Эти наивные воришки даже не задумывались, сколько надежд они украли в невинном желании съесть мороженое или купить билет в кино. По своим предыдущим тщетным попыткам пробиться к Черному морю Марат не понаслышке знал: успех и неуспех предприятия зависят от тысяч случайностей, тут и более мелкая причина, чем возвращенная из моря без твоего ведома копеечная монета, может склонить чаши весов в ту или иную сторону. Впрочем, Марат прибыл на Черноморское побережье с совершенно конкретным заданием и не собирался принимать на себя роль арбитра. Да и сам он, если уж подходить с этой меркой, разве удержался бы от подъема монет со дна моря, не говоря уже о золотых кольцах и других украшениях, которые здешние ласковые волны с дьявольским коварством свинчивали с пальцев разомлевших курортных людей. Золото, хоть и реже, чем медь и никель, подростки тоже, бывало, находили на дне. Этому Марат не поверил. Тут крылись еще немые намеки на нелегальную продажу золота и дележку солидной выручки. Деньгами от них и не пахло. А привирали они в стремлении окружить себя ореолом непочитания законов, чтобы держаться с Маратом на равной ноге. Но на своих долгих путях он встречал столько чистых перед законом людей, стыдившихся своей лояльности и нарочно пытавшихся запятнать себя мнимым участием в темных делишках, что давно не принимал на веру подобные заявления. И чем они могли подтвердить свои россказни? Словом, он давно прошел те этапы биографии, которые они сейчас проживали и о которых с таким увлечением рассказывали. В итоге они сообщили ему очень ценное сведение: на горе, куда Марат направлялся, не было никаких огородов — только санаторные корпуса, утопающие в зелени парков, разделенных высокими железными заборами, да городской микрорайон, застроенный в основном пятиэтажными домами.