Читать книгу "Северная Корея изнутри. Черный рынок, мода, лагеря, диссиденты и перебежчики - Дэниел Тюдор"

На границе воны ходят хмуро

Правительство КНДР находится с новым экономическим укладом в сложных и запутанных отношениях. Искоренение капитализма в Северной Корее резко увеличило бы вероятность нового голода — с учетом упадка командно-административной системы управления и гособеспечения рыночную экономику сейчас просто нечем заменить. Более того, многие в правящих кругах сегодня используют частную торговлю для личного обогащения, о чем мы поговорим чуть позже в этой главе. Попытка же провести полномасштабные рыночные реформы способна вызвать социальные и экономические потрясения такого масштаба, который поставит под угрозу сохранность нынешней власти как таковой. Разумеется, среди государственных деятелей КНДР существуют и сторонники реформ, но власть в целом испытывает естественный страх перед переменами. Для многих членов северокорейской элиты полная либерализация экономики означает сомнительную перспективу сменить свое привилегированное положение на тюрьму, смерть или, что звучит гораздо прозаичнее, на не самую завидную участь таксиста в Сеуле[7].

Руководство КНДР не вдохновил ни китайский постепенный путь, ни восточноевропейские примеры хаотичных отказов от политической идеологии в пользу экономических реформ. Оно ни в коем случае не собиралось ослаблять контроль за развитием частной рыночной деятельности. Так, время от времени рынки «зачищаются». Но в 2009 году власти решились на самый резкий шаг. В ноябре того года была объявлена деноминация воны — национальной валюты Северной Кореи. С банкнот убирали два последних нуля. Так, банкноту номиналом в 1000 вон меняли на новую, 10‑вонную купюру и так далее. Населению дали неделю на обмен их отягощенных лишними нулями сбережений на деньги нового образца. Естественно, банковские сбережения также были деноминированы, и 100 000 вон одним махом превращались в 1000.

Истинные мотивы такого решения властей можно обсуждать до бесконечности, но, по сути, эта мера оказалась грабежом частных торговцев. Почему? Потому что к обмену было разрешено предъявить максимум 100 000 вон на человека (примерно $30–40 по тогдашнему курсу черного рынка). Любой, кто обладал большей суммой — а на руках у тех, кто занимался бизнесом, естественно, накопились средства, сильно превышающие допустимый максимум, — в одночасье лишались сбережений.

Деноминация обернулась всплеском такой резкой неприязни к властям, какую в КНДР не видели давно. Лимит обмена срочно подняли с 100 000 до 150 000 вон наличными и до 300 000 на банковских счетах, но это не помогло смягчить общественное недовольство: китайское информационное агентство «Синьхуа» тогда сообщало о «массовой панике» среди северных корейцев, а другие СМИ утверждали, что груды старых денег сжигают в знак протеста против деноминации. Если это правда, то подобная демонстрация приобретала особый символизм — уничтожение купюр номиналом в 100, 1000 и 5000 вон означало неизбежное уничтожение изображений Ким Ир Сена.

Недовольство обычных торговцев, несомненно, усугублялось тем, что истинная элита Северной Кореи имеет привычку хранить свои сбережения в других валютах, в первую очередь — в китайских юанях[8]. Даже перед деноминацией северокорейская вона уже не могла похвастать особым доверием к себе со стороны населения КНДР, поэтому те, кто имел такую возможность — например, госслужащие, занимавшиеся полугосударственным-получастным бизнесом со своими китайскими коллегами, — хранили свои сбережения в иностранной валюте.

Как бы то ни было, долговременным результатом деноминации стал еще больший выход северокорейцев из-под экономического контроля государства. Все чаще даже самые скромные обыватели пытаются по возможности переводить свои накопления в юани или иные валюты. Они научились не доверять своему правительству и его валюте, воне. В то же время они усвоили, что торговля и хранение сбережений в юанях может уберечь их от очередного государственного грабежа или от последствий очередных провалов в экономической политике. В результате большинство сделок на рынке в Северной Корее сегодня, как считается, номинируется (и совершается) в иностранных валютах, самой популярной из которых остается юань[9].

Неудивительно, что в такой ситуации неофициальный, «черный» курс северокорейской национальной валюты падает. Несмотря на то что официальный обменный курс зафиксирован на величине в 96 вон за доллар США, «реальный» курс в 2013–2014 гг. колебался вокруг отметки в 8000 вон за доллар, резко увеличившись за несколько предыдущих лет — параллельно с падением доверия к воне. Даже в банках Северной Кореи курс обмена приближается к курсу черного рынка, зачастую уступая ему лишь малую толику, что говорит само за себя. В Особой экономической зоне Расон в банке Golden Triangle Bank в середине октября обменный курс составлял 7636 вон за доллар. Есть сведения о том, что в сентябре 2013 года зарплаты рабочих, занятых на немногих крупных государственных предприятиях — таких как шахта Мусан (крупнейшее месторождение железной руды), например, — были увеличены с 3000–4000 вон в месяц до 300 000 вон, отражающих истинную ценность национальной валюты.

«Черный» курс воны постепенно начинает использоваться и в обычных магазинах и ресторанах. Так, в пхеньянском магазине игрушек баскетбольные мячи стоят 46 000 вон за штуку; разумеется, никто не поверит, что цена простого баскетбольного мяча и вправду составляет $400 (при пересчете по официальному курсу). Почти аналогичный пример можно наблюдать в супермаркете, где продаются всем известные западные продукты типа печений Pepperidge, шоколадок Hershey’s и Ferrero Rocher и виноградного сока Ceres. Цены на эти продукты там установлены в соответствии с официальным обменным курсом воны, но эти воны там… не принимаются[10]. Такая же ситуация в магазине Adidas, забитом спортивными товарами из Китая (вполне вероятно, что компания Adidas не в курсе) по ценам, которые в вонах выглядят неправдоподобно дешевыми — если бы только эту цену можно было заплатить в тех вонах. Низкие цены служат лишь показателем того, сколько нужно заплатить за товар в иностранной валюте, по цене доллара, отражающей их истинную ценность[11].