Читать книгу "Зло - Виктория Шваб"

До этого утра.

Он взял на заправке «Нэшнл Марк», одну из центральных газет, и лениво листал ее, когда ему улыбнулась удача. Точнее, ему кто-то улыбнулся. Улыбнулся прямо со снимка, напечатанного справа от новостной заметки под заголовком «Гражданин-герой спас банк».

Банк располагался в Мирите – крупном центре, находящемся посередине между увенчанными колючей проволокой стенами райтонской тюрьмы и узорными оградами Локленда. Они с Митчем направлялись туда, просто потому что это была хоть какая-то цель. Большой город полный людей, которых Виктор мог бы допрашивать, убеждать, принуждать. «И город уже выглядел многообещающим», – подумал он, берясь за сложенную газету.

Он купил номер «Нэшнл Марк», но забрал только эту страницу, почти благоговейно уложив ее в папку. Вот оно, начало.

Сейчас Виктор закрыл глаза и откинул голову на спинку кресла.

«Где ты, Эли?» – задумался он.

«Где ты, где ты, где ты, где ты?»

Вопрос эхом отдавался у него в голове. Виктор задавал его себе каждый день в течение десяти лет. Иногда – рассеянно, а иногда – с сосредоточенной потребностью узнать, что это было больно. Реально больно, а для Виктора это что-то значило. Он расслабился, позволяя миру проноситься мимо. Они выбрали не скоростную автостраду (большинству сбежавших заключенных такое и в голову не пришло бы), но ограничение скорости на двухполосной дороге было более чем приемлемым. «Все что угодно, лишь бы не стоять на месте», – подумал он, расфокусировав взгляд.

Спустя какое-то время машина проехала по небольшой колдобине, и выбоина вывела Виктора из задумчивости. Виктор моргнул и снова повернул голову, наблюдая за мелькающими деревьями. Он опустил стекло до половины, чтобы ощутить скорость, игнорируя возмущение Митча из-за дождя, залетающего в салон. Ему плевать было на воду и сиденья: почувствовать эту скорость было необходимо. Уже смеркалось, и в последних отсветах дня Виктор уловил какое-то движение на обочине. Низкая фигурка – понурая и обхватившая себя руками – брела по узкой обочине шоссе. Машина Виктора уже успела ее проехать, когда он нахмурился и подал голос:

– Митч, возвращайся.

– Зачем еще?

Виктор переключил внимание на громадного мужчину, сидевшего за рулем:

– Больше не заставляй меня повторять.

Митч и не стал. Он включил задний ход, заставив колеса пробуксовать на мокром асфальте. Они снова проехали мимо, но на этот раз двигаясь в обратном направлении. Митч включил первую передачу и подполз к фигурке. Виктор опустил стекло до конца, и дождь ворвался в салон.

– Ты в норме? – спросил он под шум дождя.

От фигурки ответа не пришло. Виктор ощутил какое-то слабое шевеление на грани восприятия, тихий гул. Боль. Не его.

– Останови машину, – приказал он.

Митч быстро – даже слишком быстро – переключил на холостой ход. Виктор вышел, застегивая молнию до подбородка, и зашагал рядом с неизвестным. Оказалось, что он на целых две головы выше.

– Тебе больно, – сказал Виктор куче мокрой одежды.

И он понял это не по крепко обнимающим плечи рукам, не по темному пятну на рукаве, которое было даже темнее, чем дождь, и не по тому, как резко фигурка отшатнулась от его протянутой руки. Виктор чуял боль так, как волк чует кровь. Он был на нее настроен.

– Стой, – сказал он, и на этот раз неровные шаги прекратились. Дождь поливал их, сильный и холодный. – Залезай в машину.

Фигурка подняла голову, и промокший капюшон куртки упал на узкие плечики. Прозрачные голубые глаза, яростно сверкнувшие под смазавшимися черными тенями, смотрели на него с юного лица. Виктор был слишком хорошо знаком с болью, чтобы обмануться упрямым лицом и стиснутыми челюстями, с прилипшими к ним мокрыми белокурыми кудряшками. Ей было не больше двенадцати или, может, тринадцати.

– Давай! – настаивал он, указывая на остановившуюся рядом с ними машину.

Девочка молча смотрела на него.

– Что мы тебе сделаем? – спросил он. – Наверняка ничего страшнее того, что уже с тобой случилось.

Когда она не тронулась с места, он со вздохом указал на ее руку.

– Давай я посмотрю, – предложил он.

Протянув руку, он кончиками пальцев провел по ее куртке. Воздух у его кисти, как обычно, затрещал – и девочка издала еле слышный вздох облегчения. Она потерла рукав.

– Эй, прекрати! – остановил он ее, отводя руку от раны. – Я ее не залечил.

Она быстро перевела взгляд с его руки на свой рукав, а потом обратно.

– Холодно, – сказала она.

– Я Виктор, – сказал он, и она адресовала ему быструю усталую улыбку. – Ну что, уйдем с дождя?

VIII

Прошлой ночью

Кладбище Мирита

– Ты не плохой, – повторила Сидни, отбрасывая землю на залитую лунным светом траву. – А вот Эли – плохой.

– Да. Эли плохой.

– Но его не посадили в тюрьму.

– Да.

– Как ты считаешь, он поймет это послание? – спросила она, указывая на могилу.

– Я в этом уверен, – ответил Виктор. – А если не поймет он, то поймет твоя сестра.

При мысли о Серене у Сидни скрутило живот. В ее голове старшая сестра была двумя разными людьми, и эти два образа накладывались друг на друга так, что оба размывались, а у нее кружилась голова, и становилось тошно.

Была Серена-до-озера. Та Серена, которая встала перед ней на колени в день отъезда в колледж (обе прекрасно знали, что она бросает Сидни в пустом, отравленном доме) и которая стирала подушечкой большого пальца слезы у Сидни со щек, повторяя снова и снова: «Я здесь, я здесь».

А была Серена-после-озера. Та Серена, у которой были холодные глаза и пустая улыбка – и которая одними только словами что-то устраивала. Та, которая заманила Сидни в поле с трупом, уговаривая показать фокус, и потом смотрела на нее огорченно. Та, которая повернулась спиной, когда ее парень поднял пистолет.

– Я не хочу видеть Серену, – заявила Сидни.

– Знаю, – отозвался Виктор. – Но я хочу видеть Эли.

– Зачем? – спросила она. – Ты же не можешь его убить.

– Не исключено. – Он сильнее стиснул черенок лопаты. – Но как же здорово будет попытаться!

IX

Десять лет назад

Локлендский университет

Когда Эли встретил Виктора в аэропорту за несколько дней до начала весеннего семестра, улыбка у него была такая, что Виктор начал нервничать. Улыбок у Эли было не меньше, чем в кафе-мороженом сортов мороженого, и эта говорила о том, что у него есть секрет. Виктору хотелось бы этого не замечать, но не получалось. Но если уж у него не получалось этого не замечать, то он был твердо намерен хотя бы это не демонстрировать.