Читать книгу "Мятеж реформаторов. Когда решалась судьба России - Яков Гордин"

«Вольные и гулящие люди», которые испокон веку были на Руси и которых вовсе не надо отождествлять с разбойниками и бродягами, загнаны были в крепостное состояние. «Вольные и гулящие люди» — самим фактом своего существования свидетельствовали о возможности свободного состояния. Это был крайне важный элемент общественного климата допетровской Руси.

Автор фундаментальной работы о податной реформе Е. В. Анисимов пишет: «„Вольным и гулящим“ не было места в сословной системе государства Петра. Их попросту приравнивали к беглым, уголовным элементам и преследовали в соответствии с этим»[9].

Декабрист Михаил Александрович Фонвизин, замечательный политический мыслитель и историк, печально заметил: «В его (Петра. — Я. Г.) время в некоторых государствах западных крепостное состояние земледельцев уже не существовало — в других принимались меры для исправления этого зла, которое в России, к несчастию, ввелось с недавнего времени и было во всей силе. Петр не обратил на это внимания и не только ничего не сделал для освобождения крепостных, но, поверстав их с полными кабальными холопами в первую ревизию, он усугубил еще тяготившее их рабство»[10].

В 20-е годы армейские полки стали размещаться в тех уездах, которые должны были их содержать. На помещиков была возложена обязанность построить специальные слободы для солдат. Строительство несметного количества специальных изб-казарм требовало массовой вырубки лесов и огромного крестьянского труда.

Если сравнивать ситуацию с временами Ивана Грозного, то можно сказать, что в результате податной реформы старая идея разделения страны на земщину и опричнину радикально трансформировалась — осталась одна всеобъемлющая опричнина.

Страна выбивалась из сил, но, устрашенная военной мощью власти, не решалась на открытое сопротивление, а прибегала к обману на всех уровнях. Петру приходилось увеличивать и увеличивать сложную многоступенчатую систему контроля. В 1722 году учреждена была при Сенате должность генерал-прокурора с куда большими полномочиями, чем генеральный ревизор. Вместе с учреждением Сената учрежден был и институт фискалов — государственных контролеров.

Колеса гигантской государственной машины, непрерывно усложнявшейся, скрежетали надсадно. Зубец не попадал в зубец. Между персонами Сената и средним слоем бюрократов разгорался смертельный антагонизм. Фискалы жаловались царю: «А когда приходим в сенат с доношениями, и от князей Якова Федоровича (Долгорукого. — Я. Г.) да от Григория Племянникова безо всякой нашей вины бывает к нам с непорядочным гордым гневом всякое немилосердие, еще ж с непотребными укоризны и поношением позорным, зачем нам, рабам твоим, к ним и входить опасно. Племянников называет нас уличными судьями, а князь Яков Федорович — антихристами и плутами».

Ставший впоследствии обер-фискалом Алексей Нестеров доносил царю: «Некоторые из них, сенаторов, не только по данным им пунктам за другими не смотрят, но и сами вступили в сущее похищение казны вашей под чужими именами, отчего явно и отречься не могут: какой же от них может быть суд правый и оборона интересов ваших?»

В этом бурлении взаимной ненависти, борьбы группировок, которые отнимали значительную часть энергии государственного аппарата, гвардия как некая автономная, нейтральная сила по логике вещей должна была выполнять функции суперконтроля и регуляции.

Когда в 1722 году обер-фискал Нестеров, шеф многочисленных доносчиков, оправдывая характеристику, данную ему князем Яковом Долгоруким, был уличен в крупных злоупотреблениях, пытан и казнен, то делом его вместе с генерал-прокурором Ягужинским занимался гвардии капитан Пашков.

В январе 1723 года на заседании Сената было объявлено: «Понеже бывший обер-фискал Нестеров явился ныне во многих преступлениях, того ради его императорское величество указал искать в генерал-фискалы и обер-фискалы добрых людей…»

Последние семь-восемь лет петровского царствования напряжение в стране нарастало.

Неспокойно было в армии. При расследовании дела царевича Алексея выявилась связь его с крупным военачальником князем Василием Владимировичем Долгоруким, который был закован и сослан. Выяснились небезосновательные надежды наследника на героя Лесной и Полтавы генерала Михаила Михайловича Голицына, надежды на знаменитого кавалерийского генерала Боура.

Солдаты армейских полков дезертировали тысячами, истомленные дальними и теперь уже не совсем понятными им походами в Европу, на Каспий, тяжким трудом на верфях, на каналах.

Как единая организация надежна была только гвардия.

Размышляя в сибирской ссылке о результатах петровского царствования, декабрист Фонвизин пришел к такому убеждению: «…Гениальный царь не столько обращал внимание на внутреннее благосостояние народа, сколько на развитие исполинского могущества своей империи. В этом он точно успел, приготовив ей то огромное значение, которое ныне приобрела Россия в политической системе Европы. Но русский народ сделался ли от того счастливее? Улучшилось ли сколько-нибудь его нравственное, или даже материальное состояние? Большинство его осталось в таком же положении, в котором было за 200 лет. Если Петр старался вводить в Россию европейскую цивилизацию, то его прельщала более ее внешняя сторона. Дух же этой цивилизации — дух законной свободы и гражданственности был ему, деспоту, чужд и даже противен. Мечтая перевоспитать своих подданных, он не думал вдохнуть в них высокое чувство человеческого достоинства, без которого нет ни истинной нравственности, ни добродетели. Ему нужны были способные орудия для материальных улучшений по образцам, виденным им за границей…»[11]

Это удивительно точные слова. Но при этом декабрист упустил один существенный момент — сам того не желая, Петр дал толчок необратимому процессу, приведшему к возникновению таких людей, таких граждан, каким был сам генерал Фонвизин и его соратники. Парадоксальность процесса была в том, что порожденные им деятели выступили 14 декабря с оружием в руках против его результатов — неограниченного деспотизма, крепостного рабства, экономической ограниченности и политического авантюризма самодержавной империи.

Петр не хотел появления русских дворян декабристской формации — но он был их отцом.

ЗАБОТЫ ВЕРХОВНОГО ТАЙНОГО СОВЕТА

Петр оставил своим наследникам государство в положении тяжком и угрожающем. Более чем двадцатилетняя Северная война, войны с Турцией и Персией истощили человеческие и финансовые ресурсы России.

Кроме того, к началу 1726 года стало ясно, что наспех созданная Петром структура власти не обеспечивает необходимого политического равновесия в верхах. Многих раздражало особое положение Меншикова. Его бестактность вызвала озлобление Сената. Правительственная междоусобица замедляла движение дел.