Читать книгу "Русское масонство в царствование Екатерины II - Георгий Вернадский"

Проводником французского масонства был частный секретарь Шувалова, швейцарец (французской речи) барон Генрих Чуди, создатель какой-то своей особой системы масонства. В Петербурге Чуди был около 1760 года ритором одной из лож. Из Петербурга он вывез[32] во Францию тайную управляющую степень «Chevalier de la Palestine et de l'Auгоге».

Французское влияние на масонство сказывалось и в терминологии русских лож елизаветинского времени (метр-екосе, гранметр — в показаниях Олсуфьева).

Иностранные веяния, скрещиваясь и, вероятно, ведя борьбу между собой, все имели уже в елизаветинское время под собою твердую почву: масонство укреплялось в русском обществе.

Об елизаветинском масонстве осталось мало свидетельств. Бебер[33] писал, что «при императрице Елизавете масонство начало больше распространяться в России (чем прежде), но члены его так опасались за себя и за свое хорошее дело, что собирались только изредка и совершенно втихомолку, и не в обыкновенном помещении, а иногда даже на чердаке отдаленного большого дома. Тем не менее уверяли меня, что никогда не было больше ревности к делу и больше единодушия, как в этой «Ecclesia pressa»»[34].

Свидетельство Бебера нельзя принимать буквально и распространять на все время Елизаветы и все разряды масонства.

Воспоминания Елагина, например, рисуют совершенно иную картину масонских собраний елизаветинского времени. Это не скрывавшиеся на чердаке собрания гонимых, а клубы или банкеты (как и ложи самого Елагина 1770-х годов): «ни я, ни начальники лож иного таинства не знают, как разве со степенным видом в открытой ложи шутить, и при торжественной вечери за трапезою несогласным воплем непонятные реветь песни и на счет ближнего хорошим упиваться вином, да начатое Минерве служение окончиться празднеством Бакху».

Елагин, поступивший вложи «с самых юных лет» (в 1750 году), мог не знать скрытых целей масонства; но даже внешняя картина, которую он рисует, не согласуется вовсе с образом ecclesia pressa.

В масонстве принимают участие и лица высшего дворянского общества. Гр. Н. Н. Головин, которому сделан был допрос в 1747 году по возвращении его из-за границы (его подозревали в сношении с прусским королем), когда ему, между прочим, задали вопрос о масонстве, ответил: «Я, признаюсь, жил в этом ордене и знаю, что графы Захар да Иван Чернышевы в оном же ордене находятся».

В донесении Олсуфьева, поданном около 1756 года, среди «гранметров и масонов» назван P. JI. Воронцов, далее поименованы: бригадир Александр Сумароков, Кадетского корпуса капитан Мелиссино, Остервальд, Свистунов[35], Перфильев[36], несколько офицеров Преображенского, Семеновского, Конногвардейского и Ингерманландского полков (в том числе семеновцы Ф. Дмитриев-Мамонов и кн. М. Щербатов и конногвардеец И. Болтин). По словам императрицы Екатерины, в ложе P. JI. Воронцова участвовал (в 1755 году) и гр. С. В. Салтыков[37].

Ложа, описанная Олсуфьевым, по своему сложному ритуалу должна быть отнесена к французскому рыцарскому масонству. Олсуфьев доносил так: «Палата обита черным сукном и по оному сукну на стенах раскинуты цветы белые, во образе звездам, и посреди оной палаты поставлен стол под черным сукном, и на оном столе лежит мертвая голова и обнаженная шпага с заряженным пистолетом; то в оную приведут, и огонь вынести должно, и оной пришедший сидит против оного стола; а оная мертвая голова, вделанная на пружинах, имеет движение, и так до оного касается». После обычной процедуры и вопросов посвящаемого вводят в самую ложу, «и тогда гран-метр оного приведящего внове для посвящения велит предать трем мытарствам, по повелению которого с обнаженными шпагами, приняв под руки, трое круг всех предстоящих масонов и обведя два раза с возможными свечами, с употреблением при том сильном ветре и в воздухе огня, и потом, взведя на особливую к тому приготовленную гору, имея повеление от гранметра, дабы оного скинуть с горы; по исполнении сему, оной представляется пред гранметра и присягает оному не инако как Создателю нашему Христу, с приложением к тому печати Соломоновой, которая кладется на левом плече, и потом, циркулем проколов грудь, стирает сам текущую кровь платком, и, развязав глаза, повелевают у гранметра целовать левую ногу три раза, по окончании же сего доказывая, уверяют, что храм Соломонов не инако есть, как святое таинство, и защитник оного силою своею есть гранметр».

Допрос Головина и донесение Олсуфьева показывают, что правительство Елизаветы относилось к масонству с большой подозрительностью.

То же можно сказать и о значительной части дворянского общества, тревожное отношение которого к масонам хорошо видно из воспоминаний Державина. Когда Державин собирался (в начале 1760-х годов) идти к Шувалову с просьбою взять его с собою в чужие края, тетка Державина, Ф. С. Блудова, «запретила накрепко» своему племяннику ходить к Шувалову, которого молва считала главою масонского общества; Блудова пригрозила «написать матери (Державина), буде он ее не послушает». Известную роль в этом играло, по-видимому, духовенство. Духовные проповедники времен Елизаветы вооружались против «скотоподобных безбожных атеистов», против «нрава и ума эпикурейского и фреймасонского».

Известны и рукописные стихотворные обличения «фреймасонов», вероятно также вышедшие из духовной среды.

Полны лжи ваши законы Оказались, франкмасоны И в том тайность ваша есть, Счет шестьсот шестьдесят шесть, —

пели псалмы на обличение франкмасонов.

Другое стихотворение, «изъяснение несколько известного проклятого сборища франкмасонских дел», так описывало эти дела:

Проявились недавно в России франкмасоны И творят почти явно демонски законы, Нудятся коварно плесть различны манеры, Чтоб к антихристу привесть от Христовы веры. К начальнику своего общества привозят, Потом в темны от него покои завозят, Где хотят в сей секте быть терпит разны страсти От которых, говорят, есть не без напасти. Выбегают отовсюду, рвут тело щипцами, Дробят его все уды шпаги и ножами Встают из гробов, зубами скрежещут, Мурины, видя сей лов, все руками плещут. А из сего собору в яму весьма темну Приводят их в комору уж подземну, Где солнечного света не видно нимало, Вся трауром одета, как мертвым пристало. Там свечи зажженные страха умножают, В гробе положенные кости представляют. Встая из гроба, кости берут нож рукою И стакан полн злости приемлют другою. Проколов сердце, мертвец стакан представляет, Наполня кровью, как жрец до дна выпивает.

«Изъяснение» грозит масонам вечною казнью: