Читать книгу "Эрхегорд. 2. Старая дорога - Евгений Рудашевский"

Вокруг Предместья никогда не возводили крепостных стен, и все же летом его граница хорошо просматривалась даже издалека – почти все четыре месяца Предместье окружало дымное кольцо. Среди густых зарослей ивы и таволги открывались поляны со сложенными из карнальского камня жаровнями. В них жгли торф, перемешанный с листьями айвы, болотного папоротника. Дым поднимался тяжелой, покачивающейся портьерой и редел лишь к верхушкам эйнских деревьев. Это был единственный способ отвадить от Предместья назойливых крылатых насекомых, худшим из которых в последние годы оставался тигриный комар. Его так назвали по мелкой шерстке, окрашенной в желтые и черные полосы. Взрослый комар, по размеру как шмель, угрожал лишь болезненным укусом. Крохотные бесцветные комары-личинки приносили значительно больше забот. Почти беззвучные, они впивались в тело жертвы, при этом вспрыскивали яд, делавший укус безболезненным. Затем, сложив крылышки, целиком втискивались под кожу, сворачивались в кокон и начинали вызревать. На коже проступал зудящий волдырь, избавить от которого мог только лекарь – надрезав его ножом, вычистив от проросшей личинки и заложив в рану лепесток цейтуса.

Миалинта рассказывала, как захмелевшие грибники или ягодники, забыв осторожность, заваливались спать в чащобе, и за ночь торфяные черви прогрызали защитный костюм, а в отверстия, беззвучно ликуя, пробирались сотни тигриных комаров.

– Они вызревают за пять дней. Если укусов много, яд действует как снотворное. Ты так и не просыпаешься. Лежишь в кустах, пока кожа не начнет лопаться.

– А потом идешь комарам на ужин. Если только тебя раньше не сожрет кто-нибудь другой, – добавил Громбакх. – В твоем теле плодится целая колония. Можешь прокормить не меньше трех поколений. Вот такая добрая смерть. Истинное самоотречение.

Когда мы проехали сквозь дымовую стену Предместья, я увидел, что возле каменных жаровен стоят шалаши из прутьев и лапника. Вокруг шалашей высились холмы из листьев айвы, лежали пласты заготовленного торфа. Бедняки все лето поддерживали тление, за это наместник выдавал им паек, а в первые дни пращника дозволял пройти полный лекарский осмотр и снабжал необходимыми лекарствами. По этой причине костряками иногда становились родители с тяжело больными детьми – это был единственный шанс их вылечить.

Через десяток саженей после жаровен начались навесные улицы. Бедные кварталы, отчасти затянутые дымом. Я с интересом смотрел на густую паутину человеческой жизни. Удивленно замечал, что местами с земли можно увидеть даже верхний, седьмой горизонт и построенные там дома.

Последовав примеру Миалинты, снял защитный колпак. Не удержавшись, посмотрел на ее короткие ярко-золотые волосы. Фаит. С грустью вспомнил жертву, которую она принесла для спасения Багульдина.

На земле, под навесными улицами, встречались деревянные времянки и выгоны – днем горожане выводили туда домашний скот. На выгонах стояли малые жаровни, в которых листья айвы жгли без торфа, отчего дым шел почти прозрачный и приятно пахнущий маслами.

Людей и повозок становилось все больше. От желтой брусчатки Кумаранского тракта в сторону, налево и направо, уводили темные земляные дороги. Указатели называли Меилтон на Дарве, Гориндел на окраине Муэрдорского леса. Поселок Эрждел, где для всей округи молотили зерно. Шивердел – кузнечное село, Уждел – рабочее поселение вокруг медного карьера. Ок-Чар и Чод-Арлин – села с бахчами и овощными теплицами. Таких указателей было много, и лишь один из них оказался перечеркнут.

– Лаэрнор, – прочитал я.

– Гиблое местечко, – кивнул Громбакх. – В самом центре Лаэрнорского леса. Раньше туда добирались по Старой дороге.

На обработанных хлорисом комлях висели бумажные и кожаные объявления. Тут были предложения переночевать, поесть, посетить кроличьи бега, купить манника, купить листья с дерева Мортхи, починить экипаж, посетить массаж с втиранием горячей муравьиной кислоты и сока эльны. Все адреса уводили наверх, на один из горизонтов навесных улиц. Среди прочего я разглядел призыв посетить Ежегодную ярмарку каменных изделий в Багульдине, назначенную на десятый день гумника. Но чаще всего здесь встречались предложения купить настойку хлориса – для защиты домов и повозок от лесных насекомых.

Тигриные комары не единственная беда этих мест. В здешних лесах на путника нападали и летучие хвойники, и ядовитая саранча, и чешуйчатые черви. Весной тревожили черные эорлиты, болотные панцирные муравьи. В первые дни синелина[5] они отличались особенной прожорливостью. Каждую весну лесничие Целиндела бродили по лесу: по старым зарослям ольхи, по дубравам, осинникам и березнякам – сжигали малые муравейники, однако против крупных муравейников сделать ничего не могли. Те слишком глубоко уходили в землю. Жителям приходилось задабривать эорлитов – лесничие вывозили к ним туши ослов, манников, охапки проса и всевозможную гниль, которую не съели бы даже собаки. Люди не скупились на подачки, лишь бы черные полчища муравьев не отправлялись искать еду в Предместье; продвигались они под землей, и стена дыма их не останавливала.

Пока мы поднимались по бревенчатому взвозу на первый горизонт навесных улиц, Громбакх весело рассказывал, как несколько раз сталкивался с потоком эорлитов, а потом вдруг серьезно спросил:

– Знаешь, на что это похоже?

– На что? – Я думал, охотник продолжает рассказ про сражение с муравьями.

– На самоубийство, вот на что. Это как белохорной лисице бежать к живодеру с жалобами на сыпь в паху: «Ой, посмотрите, у меня тут что-то чешется».

– Ты о чем?

– О том! Не суйся в Оридор.

– Опять…

– Думаешь, тебе там пропишут лечебную мазь и отпустят во славу Эрхегорда? В лучшем случае отнимут браслет. Вместе с рукой. А в худшем оставят всего целиком – для опытов.

– И что ты предлагаешь?

То и предлагаю. Оставь Оридор напоследок. Вот не будет других вариантов, тогда иди на свою живодерню. А для начала свожу тебя к знакомым в Матриандире.

Оказавшись на первом горизонте, я впервые увидел незнакомца, который в дальнейшем сопровождал нас весь день. Одет он был неприметно, привлек внимание лишь размеренной походкой и тем, что несколько раз неприкрыто отслеживал мой взгляд, явно интересуясь, на что именно я смотрю. Тогда мне представилось, что это простой зевака или торговец, встречающий приезжих. Быстро позабыв о незнакомце, я по узкому переулку вышел на дощатую площадь. Опасался, что какая-нибудь из досок окажется непрочной, но вскоре убедился, что здесь все сделано надежно.

Некоторые дома были полностью обвиты плющом, скрыты под листвой эйнских деревьев. На крышах виднелись гнезда. По веткам перебегали белки и пиголы. По краям площади шли аккуратные земляные насыпи. На них росли лесные фиалки с игольчатыми темно-фиолетовыми листьями. На скамьях сидели старики – потягивали эвкалиптовый дым из бриаровых трубок. Куда-то торопились мужчины и женщины, одетые в хлопковые или конопляные дханты. Их украшения – бусы, браслеты, заколки – все были деревянные, выкрашенные в синее или зеленое. Я рассеянно наблюдал за непривычной для меня жизнью, а сам думал о возможной поездке в Оридор, нехотя, нахмурившись, возвращался к уже далекой кровавой ночи в Кар’ун-Айе.