Читать книгу "Судьба-злодейка - Александр Панкратов-Черный"

Она отвечает:

– Нет, только двоих: тебя и Женю Евстигнеева.

– А Евгений Александрович-то почему был дурак? – удивился я.

– А он тоже читал стихотворение «Буря мглою небо кроет», – ответила Болюбаш. – Только ты все забалтывал так, что слов не разобрать, а он плевался.

Потом судьба распорядится так, что я подружусь с Евгением Александровичем Евстигнеевым и снимусь с ним в нескольких фильмах.

Мои учителя

Мне очень повезло с учителями. Под богом ходим! В Горьковском театральном училище я занимался у тех педагогов, у которых учились Евгений Евстигнеев, Людмила Хитяева, Михаил Зимин, Григорий Левкоев. Сценическое движение и танец преподавала Гостева Лидия Ивановна, ученица Айседоры Дункан. Актер Владислав Дворжецкий часто проводил мастер-классы. Хлибко Николай Селиверстович был моим непосредственным педагогом по актерскому мастерству. Ему помогала Тамара Александровна Рождественская (родная тетушка Геннадия Николаевича Рождественского, великого дирижера), характерная комедийная актриса. Когда говорят, что я – комедийный актер, то я отвечаю, что очень многому от нее научился. Такие были мастера!

Педагоги к нам относились удивительно уважительно. К каждому подходили индивидуально, с понимаем того, кто мы и откуда. Это было очень важно – вот такое прикосновение человеческой души к подростку, к мальчику из провинции. Они понимали, что Шура Панкратов – простой парень из Алтайской деревни. Но из-за этого меня не унижали, не оскорбляли, не говорили, что я быдло или недоросль. Наоборот, оберегали. Нас воспитывали. Нам очень мягко, ласково объясняли, как нужно себя вести. Они из нас делали артистов, интеллигентов; мягко, тактично вели нас к тому подиуму, на который мы должны были выйти. И это была основа всей педагогической системы Горьковского театрального училища. Не знаю, сохранилась ли она сейчас.

Я помню, Софья Андреевна мне говорила:

– Сашенька, у рояля так не стоят.

А затем следовала лекция часа на полтора о том, что это за инструмент – рояль, кем он производится и почему вот так выглядит. Я стоял и с замиранием сердца слушал. И когда она говорила: «А сейчас, Санечка, нота «ля». Ты понимаешь, что ты не попадаешь?» – я понимал, что рояль – это такой хитроумный инструмент, и что в ноту «ля» надо попадать. Это была мука, но это было творчество.

Людмила Александровна Болюбаш, педагог по речи (та самая, которая чуть не «забраковала» меня на вступительном экзамене), когда узнала, что я живу только на одну стипендию, сказала:

– Панкратов, в выходной – обязательно ко мне домой. У тебя очень большие проблемы с речью – надо заниматься.

Я приезжал к ней домой. Она мне наливала огромную тарелку щей, давала две-три котлеты с грудой гарнира…

Я спрашивал:

– Людмила Александровна, а речью заниматься когда будем?

Она отвечала:

– Ты что, с ума сошел, чтобы я еще выходной день на тебя тратила…

Подкармливала меня.

Два стакана чая без сахара и тринадцать кусков хлеба

Учась в театральном училище, я собирал библиотеку. Даже на двадцать рублей стипендии я изыскивал возможность покупать книги. У меня была прекрасная библиотека поэтов. А мама мне каждую неделю присылала посылку – ящичек, а в нем: картошка, кусочек сала, три рубля денег и письмо, в котором самым главным было: «Санка, не транжирь деньги». Ну и из расчета на то, что придет посылочка, я деньги все тратил: покупал книги, и вдруг – посылки нет и нет. Оказывается, мама слегла в больницу с острым приступом гастрита, и посылку мне не отправили. Я голодал трое суток. У меня уже начались какие-то галлюцинации из-за голода. А дело было зимой. Вот еду я в трамвае, гляжу, на полу пятнадцать копеек лежит, вмерзших. Для меня это был целый процесс. Я два круга проехал на трамвае, пока эти пятнадцать копеек выбивал изо льда, чтобы люди не заметили – стыдно было. Потом, чтобы не заметили, как я их поднимать буду, шапку уронил, накрыл шапкой эти пятнадцать копеек, нашел, зажал в кулаке. У нас в студенческой столовой стакан чая без сахара стоил одну копейку, а с сахаром – три копейки, и одну копейку стоил кусочек хлеба. И вот я, проголодав трое суток, прибежал в эту студенческую столовую, взял два стакана чая без сахара и тринадцать кусков хлеба. На меня смотрели как на сумасшедшего, но зато я был сыт.

В эти три голодных дня Георгий Аполлинарьевич Яворовский заметил, что я очень бледный хожу, держусь за стенку, потому что меня шатало от голода. Вот иду я по коридору, чувствую, кто-то меня по плечу хлопает сзади. Оборачиваюсь – Георгий Аполлинарьевич:

– Молодой человек, ну нельзя же так сорить деньгами.

И дает мне пять рублей. Я говорю:

– Георгий Аполлинарьевич, это не мои деньги.

Он отвечает:

– Я что – слепец! Я шел за тобой – у тебя из заднего кармана выпали пять рублей.

Я отвечаю:

– Георгий Аполлинарьевич, ну не может быть у меня таких денег.

Он возмущается:

– Ты хочешь сказать, что я лжец?!

В общем, заставил меня взять эту пятерку. Он отошел, а я держу в руках пять рублей и вспоминаю, что у меня на брюках нет заднего кармана.

Вот у таких людей я учился.

Актерское мастерство «с тряпочки»

Вспоминаю Николая Селиверстовича Хлибко, моего педагога по актерскому мастерству. Крупный, а-ля Меркурьев, сидел он на стуле, обмахиваясь носовым платком, и говорил:

– Саша, я, конечно, не могу прыгнуть, как ты, но ты прыгни, как я не прыгну.

В этих словах – и признание своих недостатков, и осознание твоих достоинств.

Начинал он, как мы говорили, «с тряпочки». Например, репетируем сцену Коробочки из «Мертвых душ» Н. В. Гоголя. Студентка Ирина С. выходит и начинает свою реплику:

– Ой, здравствуйте…

И тут Хлибко останавливает ее:

– Минуточку, Ирочка. Коробочка может вот так выйти, без тряпочки?

Та в недоумении:

– А зачем ей тряпочка?

Хлибко отвечает:

– Потому что у нее все протерто, все обихожено. Она с тряпочкой должна выйти.

Ирина берет тряпочку, выходит снова, а Хлибко ей:

– Ирочка, вот ты с тряпочкой вышла. Зачем?

– Так вы же сами сказали…

– Это я сказал. А Коробочка? Тряпочку она вынесла с собой в руках зачем? Чтобы что-то протереть. А что можно протереть? Например, столик перед Чичиковым.

Ирина протирает столик. Хлибко продолжает учить:

– А теперь куда ты денешь тряпочку?..

И так далее. Вот так создавалась сцена, с мотивационных вопросов: как ты вышел? с чем? зачем ты вышел?