Читать книгу "Про меня и Свету. Дневник онкологического больного - Вероника Севостьянова"

“Понимаешь, – убеждал он меня, – лечить тебя там будет все равно наш же человек, выпускник нашего вуза. Все русскоговорящие врачи в Израиле это бывшие наши, так что знания у них те же, что и у нас. Аппаратура в России тоже уже есть неплохая, лекарства от онкологии почти во всем мире используют одинаковые. Другое дело, что в нашей стране тебя лечат по-настоящему, только если кто-то лично в твоем здоровье заинтересован. Поэтому поступим проще: я найду того, кто будет лечить”. Вот так я и попала в эту программу. Впрочем, как и все остальные, с кем я говорила. Все отвечали шепотом: “Меня сюда привели знакомые, и вас?” И меня привели.

Мы тоже здесь небольшие деньги платим. Но это не за само лечение, а за сопутствующие исследования – маммографию, УЗИ, отдельные анализы. Можно все эти процедуры пройти и в своей поликлинике по полису, если опять же забыть об очереди на месяц вперед. А можно за дополнительную оплату в кассе сделать все в одном месте и в один день. Вы что выберете? Впрочем, этот вопрос можно даже и не задавать, он совершенно неуместен. Потому что процесс лечения идет, для его успешного продолжения результаты всех этих обследований нужны здесь и сейчас, а без них никто продолжать лечить не будет.

Стоимость одного сеанса химиотерапии – около ста тысяч рублей. Может, иногда и чуть больше, в зависимости от того какое сочетание ядов и в каком количестве вам вольют. Порции просчитываются в прямой зависимости от роста и веса больного и действительно даже при одинаковом заболевании могут разниться. Теперь давайте уточню для тех, кто сейчас махнул рукой: дескать, не так уж и дорого, необязательно для этого имущество распродавать. Это я озвучила стоимость одного сеанса. Столько стоит химия, которая вливается за один раз, за те самые полтора-два часа процедуры. А сеансов – шесть, десять, при тяжелых случаях и пятнадцать, и больше могут проводить. Посчитали? Я посчитала. И ужаснулась, надо сказать. Мне пока говорят о четырех, с учетом того, что моя опухоль небольшая, около сантиметра, и доктор надеется на лучшее. Но даже при таком благоприятном прогнозировании стоимость лечения уже почти полмиллиона.

Уточню еще раз: нас лечат здесь бесплатно. Но если говорить об общей ситуации в стране, то случаев, когда за лечение онкологии берут деньги, достаточно много. Иногда это плата за то, чтобы быстрее продвинулась очередь на лечение. Иногда за то, чтобы вливали препараты более щадящие, с меньшим количеством побочных эффектов. Иногда просто оттого, что пациент уже начал платить на первоначальном этапе обследования и его негласно передают с рук на руки как платежеспособного. Как учила меня моя двоюродная сестра Юля, уже несколько лет ухаживающая за лежачей свекровью: “Пока есть у тебя возможность не платить – не плати. Потому что, если раз ступишь на эту стезю, свернуть с нее обратно уже практически невозможно”. Я этот совет учла, делюсь им и с вами.

В общем, сегодня мне снова рассказывали о бесплатной медицине. На это раз это была Зоя. Вот ведь, вроде бы женщина умная, образованная, взрослая, столько повидавшая за свою жизнь, а такие милые наивности мне совершенно искренне выдавала: “Какие деньги, о чем ты говоришь, я с приятельницей о тебе разговаривала, она мне даже закон назвала на этот случай. Онкологию лечат только и всегда бесплатно, никто ни с кого не имеет право денег брать. Если вдруг будут требовать, никому не плати”. Ох, Зоя, Зоя, даже спорить с тобой не буду. Нет у меня на это ни сил, ни желания. Я с тобой, Зоя, сегодня встречаюсь, чтобы от суеты отдохнуть, в кафе посидеть, на Невский поглазеть, о милых женских пустяках поболтать, а политэкономические споры оставим в стороне. И будем надеяться, что платить нам за подобные вещи и правда никогда не придется.

29 июля

Звонила Света. Ну понятно, что ничего странного в этом нет, мы со Светой почти каждый день по телефону разговариваем, даже если с утра уже виделись и общались в больничке. Но этот звонок меня расстроил. А сама Света в панике. Встретила она на улице Таню, с которой мы познакомились в отделении, и ужаснулась ее внешнему виду: “Понимаешь, она высохла. Не похудела, нет, вроде как такая же по объемам, а именно высохшая, как Кощей”. Да, понимаю я, понимаю. Я видела онкобольных за месяц-два до их смерти и ясно представляю, как усыхает человек от болезни.

А Света еще долго рассказывала про Таню. Про то, что Тане уже делали одну операцию. Сначала хотели органосохраняющую, чтобы удалить лишь опухоль, но когда на операционном столе взрезали, то увидели, что сохранять там нечего, и удалили всю больную ткань. И Таня долго потом приходила в себя морально, потому что не была готова потерять грудь. А спустя короткое время опухоль появилась и во второй груди. Нынче химию ей пока еще не начали, лишь проводят обследования, но выглядит она уже хуже, чем к началу нашего знакомства.

“И понимаешь, – говорила мне Света, – она смеется, она шутит, она еще меня подбадривает, она продолжает активно жить”. И я снова понимаю, что же тут непонятного: и мы стараемся жить. “Ты думаешь, она умрет?” – спросила меня Света. “Умрет”, – согласилась я. А что я еще могла сказать? Конечно, умрет, и мы умрем, да и вообще нет в мире вечных людей, умирают все. Но надо ли об этом думать?

И я начала что-то рассказывать Свете про девяностые и нулевые годы, про то, как часто мы тогда хоронили знакомых и близких людей, но сами-то выжили, что уже хорошо. Что у нас в Питере каждую зиму с крыш падают сосульки и убивают так же, как и рак, то есть окончательно и насмерть. Что вообще у каждого своя судьба, и не надо примерять на себя чужую, потому что если думать о смерти, то не останется времени жить.

И мы еще что-то об этом говорили и убеждали друг друга то в одном, то в обратном. И после окончания разговора я все еще об этом продолжаю думать. Права ли я? Точно ли, что надо стараться не думать о смерти? Не напоминает ли это позицию страуса с головой в песке? Не знаю, не философ. Одно понимаю: если буду думать о возможности смерти, то, пожалуй, скоро сойду с ума. Поэтому я закрываю для самой себя эти темы и просто тихо живу. Утром в бассейн, потом в больницу, затем сразу на работу, а вечером, если ни на что иное уже не хватает сил, то за продуктами в магазин и домой. И я очень рада, что у меня есть Света. С ней по крайней мере мы можем о многом откровенно поговорить. О многом. О том, что другие просто не поймут.

31 июля

Итак, что же такое химиотерапия? Я уже исписала столько страниц в дневнике, а самого главного до сих пор и не рассказала. А ведь до того, пока я сама не начала проходить лечение, я тоже не очень ясно представляла себе этот процесс. Мне почему-то казалось, что раз людей кладут в больницу, то, значит, их там каждый день и лечат, и лечат, и лечат.

Нас в больницу не положили. Мы проходим химиотерапию амбулаторно. Скажу больше: когда нам вливают химию, мы даже не лежим на кушетке, а просто сидим на стульчиках. Сидим и болтаем обо все на свете. А в это время по трубочкам системы, а затем и по нашим венам бежит настоящий яд.

Химиотерапию в нашем случае проводят один раз в три недели. Двадцать один день дают врачи организму на то, чтобы он смог вобрать в себя это лекарство, чтобы под действием химии перестали размножаться новые и по возможности погибли уже существующие раковые клетки. И чтобы за этот срок организм еще успел и восстановиться и приготовиться принять следующую порцию яда. В эти же дни умирают и полезные живые клетки нашего тела. Это и те самые частички волос и ногтей – то, что наиболее заметно всем окружающим, – и множество внутренних невидимых составляющих здоровья, которые и поддерживают работоспособность человеческого организма.