Читать книгу "Эдик. Путешествие в мир детского писателя Эдуарда Успенского - Ханну Мякеля"

Мы не знали, как распорядиться неожиданно предоставившейся свободой, поэтому просто еще немного посидели, а потом пошли спать в ожидании следующего дня.

С наступлением утра Слава вновь был на посту и в полном порядке. Брюки тоже были в порядке, бабушка и вправду оказалась волшебницей.

А затем началась работа делегации. Были встречи, и почти все они были очень-очень официальными. Спектакль Театра кукол Образцова был по-настоящему веселый и мастерски сделанный. Помню расстроенное лицо мальчугана, маме которого не удалось купить билет на спектакль. Все билеты были проданы! Я бы с удовольствием отдал свой, но и у нас не было билетов, нам выделили только приставные стулья.

Вспоминается наш визит в библиотеку, где нам зачитали статистику: оказывается, в Москве на одного читателя приходилось 29 взятых книг в год. Кто их брал? Вопрос остался без ответа. Когда затем во время поездки по стране в библиотеках я видел только молодых девушек, я предположил, что это как раз и есть среднестатистический читатель. Неожиданно библиотекарь, женщина, которая меня обслуживала, едва заметно улыбнулась и сказала: «Женщины — это сила, на которой держится общество». И тогда это было правдой, особенно если учесть, что потом стало с СССР. Пожалуй, это так и сейчас.

Красивые речи о дружбе и сотрудничестве лились потоком, при этом во фразы не вкладывалось ни малейшего серьезного смысла, произносились кучерявые тосты, поднимались бокалы и вслед за этим тут же опустошались. Наша делегация для принимающей стороны была совершенно не важна, только лишняя головная боль, от которой можно избавиться, только выполнив программу пребывания.

Камилла впала в абсолютный немой ступор перед необходимостью соблюдения всех этих формальностей этикета, поэтому она поспешила предоставить слово мне, а сама ограничилась только вежливой улыбкой. Она извинилась и добавила, что ничего с собой не может поделать. Ну, вот такая. Она не любила говорить лишнего, особенно когда приходилось выступать на людях.

Я ее понимал, поскольку по сути своей был точно таким же. Но раз уж ты ввязался в игру, ее надо было доиграть до конца, как любила повторять моя мама. Но потом я уже тоже изнемогал, когда нас привезли в другой детский театр, имени которого я не запомнил, а в антракте нас опять ожидала встреча с руководством заведения — официальные речи, официальная дружба и все такое, чего было уже более чем достаточно.

Я с минуту смотрел на этих чистых молодых людей в костюмах и вдруг понял, что сосуд уже переполнен. Усталость взяла верх. Я неопределенным жестом указал как бы в сторону туалета и тут же направился туда без всякого на то позволения, оставив Камиллу в кругу всех этих господ. Я почти бегом достиг колоннады и там спрятался, затем прислонился к одной из мраморных колонн и, наконец-то, перевел дух.

Сразу стало легче. Люди меня не переставали поражать, это самая главная достопримечательность столицы. Маленькие дети, девочки с бантами на голове, мальчики в синих костюмах и при галстуках, разновозрастная кучка людей с искристой радостью в глазах и, конечно же, взрослые, мамки и бабки в лучших нарядах, с нежным щебетом порхающие над своими отпрысками. Воздух наполнен добродушием, которое вряд ли когда-то будет облечено в слова. Я знал, что я в полной безопасности среди этих людей, в своем мире, где я могу быть самим собой. По какой-то неведомой причине я вдруг ощутил, что я — часть этого народа. Подобное чувство нередко посещало меня в России и после этого случая: я был в этой стране как дома, если, конечно, не задумываться о притаившихся опасностях. Я, очевидно, относился к той половине населения, которая, если верить результатам генетических исследований, пришла вместе с нашими финскими праотцами на нашу нынешнюю родину именно с территории России. Но сейчас не было совершенно никакой необходимости куда-то идти. И вот, когда я достаточно отдышался и насладился созерцанием людей и своим состоянием, я отправился обратно, как раз к началу второго действия нашего спектакля.

Камилле хотя бы раз, но все-таки пришлось пуститься в говорильные формальности, отчего она была зла на меня как черт. А я, злодей, только стою и улыбаюсь. Это было единственное предательство во время нашей поездки, именно так она назвала это в порыве гнева, потому что я снова взял слово, и это стало основой нашего так называемого равноправного товарищества, которое впоследствии между нами установилось.

С Успенским мы тогда не увиделись даже мельком. Морозова обещала разобраться с этим, когда мы вернемся в Москву из Армении. Вроде как Успенский был где-то в деревне, и никто не знал, когда он вернется.

Мы снова выразили горячее желание встретиться с ним, потому что нам не терпелось познакомиться с автором «Дяди Федора». Морозова пообещала сделать для этого все возможное. Она осталась в Москве, а нас на микроавтобусе «Латвия» повезли в аэропорт. Славе была поручена забота о нас. По его лицу было видно, что подобная ответственность его не сильно вдохновляет.

5

Армения, Армения, Армения. Там все было по-другому. Уже в Ереванском аэропорту в качестве сопровождающего нам вручили полную противоположность Морозовой — молодого, полагающего себя обученным хорошим манерам, самовлюбленного коммунистического болвана в элегантно сидящем костюме, который умел выражаться на каком-то невнятном английском и никогда не слушал, с чем к нему обращаются. Я не говорю о том, чтобы он бросался выполнять все наши пожелания, ну если только за исключением пары случаев. Этот карьерист вызвал во мне тоску по Валентине. Он как будто заранее знал, чем мы хотели заняться, с какими людьми встретиться, какие природные красоты осмотреть. Но, однажды уже бывавший в Армении, я тоже это знал. Камилла мне полностью доверилась, по крайней мере в этом вопросе. У нее, по правде сказать, просто не было никаких вариантов.

Странным образом я уже любил Россию, а вместе с ней и Армению, бедную, маленькую, сильную духом, богатую и немного дикую страну, где традиции первых христиан соседствуют с явлениями, которые были порождены турецким геноцидом. В начале XX века два миллиона армян были в течение двух дней отправлены в мир иной. Сейчас эта цифра пересмотрена и сокращена примерно до миллиона, а срок уничтожения немного увеличен, потому что люди умирали от голода и жажды в пути во время великого изгнания, если верить документам, которые я держал в руках.

Турция до сих пор все отрицает, однако представителям страны, имеющей намерение войти в состав Евросоюза, стоило бы посетить Армению хотя бы с небольшой экскурсией. Армения помнит.

Посетили Эчмиадзинский монастырь, я уже вторично, потому что я так захотел, а нашему юному сопровождающему ничего не оставалось, как согласиться. «Зачем вам понадобилось ехать по местам отправления религиозного культа?» — пытался он торговаться. «Из-за архитектуры», — настаивал я. В СССР все церкви относились к памятникам архитектуры, что служило веским оправданием для их существования.

Статус религиозного центра там сохранился по-прежнему, правда, ни кровавых жертвоприношений, ни людских толп нигде не наблюдалось. В центральном соборе было достаточно места, чтобы спокойно походить, и было на что взглянуть. Еще мы смогли добраться до горного монастыря, в котором я увидел странные деревья. К каждой ветке на них были привязаны тысячи полосочек из ткани. Это была одежда паломников, разорванная на тряпицы. Зачем это делалось? «Чтобы надеяться на что-то», — вымученно ответил наш сопровождающий. Значит, он знал причину всего этого! А может быть, среди этих тысяч был обрывок и его носового платка? Я снял с шеи фиолетовый платок и оторвал от его края небольшую полоску, привязал ее к ветке и пожелал себе здоровья. Я его получил, но распределилось оно не совсем равномерно. Увы, даже армянское дерево не в состоянии дать всего, тем более иностранцам, да к тому же еще и неверующим.