Читать книгу "Мария Антуанетта - Елена Морозова"

Около часа дня Мария Антуанетта в пышном серебристом платье вошла в кабинет короля, где ее уже ждал одетый под стать ей дофин, грудь которого украшал усыпанный бриллиантами орден Святого Духа. Взявшись за руки, юная пара пошла вслед за королем и принцами крови в дворцовую часовню. Вокруг гудела разряженная толпа придворных, с любопытством взиравших на молодых: так ли хороша невеста, как о ней говорят? И как там юный увалень? По свидетельствам современников, Мария Антуанетта экзамен выдержала: в платье с необыкновенно пышной юбкой она хоть и казалась совсем девочкой, однако осанка и походка у нее были поистине королевские. Дофин же, как не преминули отметить многие, дрожал от страха, краснел до ушей, руки у него тряслись, и он не сразу смог надеть кольцо на палец дофине. Тем не менее все обошлось, и архиепископ Реймсский окончательно соединил судьбу Марии Антуанетты с будущим Людовиком XVI. Затем молодожены отправились подписывать брачный контракт. Первым поставил свою подпись король, за ним скромно подписался дофин, а следом — Мария Антуанетта, ухитрившись при этом поставить жирную кляксу. И кляксу, и майскую грозу, разразившуюся вечером и заставившую отложить обещанный фейерверк на послезавтра, также сочли неблагоприятными знаками. На протяжении жизни Марии Антуанетты таких знаков будет немало, возможно, потому, что значительную их часть мемуаристы заметят уже после трагедии…

Гроза раздосадовала не столько молодоженов и придворных, сколько многочисленных посетителей парка, съехавшихся — как оказалось, напрасно — отовсюду, чтобы посмотреть на огненную феерию. Юной же новобрачной предстояло выдержать церемонию принесения присяги ее новым двором. К счастью, лично ей приносили клятву верности в основном «начальники служб» — главные интенданты, старшие конюхи, старшие горничные и т. п., иначе ей пришлось бы до утра принимать уверения в преданности ее особе. Ибо прислуги в штате состояло поистине бессчетное количество: горничные и кастелянши, привратники для каждой двери, лекари и аптекари, судомойки и полотеры, не говоря уже о кухне, где помимо поваров было занято невероятное множество слуг, начиная от водоносов и истопников и завершая точильщиками ножей. Собственный штат придворных и прислуги имели также принцы крови, так что Версальский дворец всегда кишел людьми, эффективно управлять которыми было практически невозможно. Ежегодно содержание дворца обходилось в кругленькую сумму, причем значительная часть денег вылетала буквально на ветер; на кухню, например, продуктов поступало в несколько раз больше, чем требовалось, и часть их успевала испортиться еще до приготовления; оставшиеся нетронутыми после королевских обедов блюда либо выбрасывались на помойку, либо распродавались слугами в соседние трактиры. Когда в будущем Марию Антуанетту станут упрекать в бездумных и безумных тратах, не в оправдание, но в объяснение, наверное, придется вспомнить, что манера «швырять деньги на ветер» существовала при Версальском дворе задолго до появления там австрийской принцессы и была чрезвычайно заразительна.

Одна многолюдная церемония сменяла другую. В Зеркальной галерее и в примыкающих к ней апартаментах расставили игорные столы, и король пригласил двор «на игру». В этот раз игра стала предлогом, дабы дать возможность подданным поглазеть на убранство дворца и полюбоваться на молодых супругов. В те времена вход в Версаль был открыт каждому, кто одет прилично; мужчинам предписывалось иметь шпагу и шляпу; впрочем, шпагу и шляпу всегда можно было взять напрокат у входа во дворец или в парк. Современники писали, что из-за множества темных закоулков и переходов некоторые бродяги, раз проникнув во дворец, ухитрялись жить там неделями, пока их наконец не обнаруживал дворцовый караул и не вышвыривал вон.

Волнующая церемония завершилась, и Мария Антуанетта, ставшая «настоящей дофиной Франции», снова нырнула в людское море, где чувствовала себя как рыба в воде. Природа словно создала ее быть королевой: благородная красота, величественная походка, горделивая осанка внушали всем неизъяснимое почтение. Несмотря на волнения и усталость, она держалась с достоинством, всем улыбалась, была исключительно приветлива и сумела завоевать сердца не только короля и придворных, но и всех французов, что прибыли в Версаль приветствовать ее. Всех, кроме собственного супруга, продолжавшего отмалчиваться или отделываться незначительными репликами.

День свадьбы завершился грандиозным пиршеством, начавшимся в десять вечера и затянувшимся за полночь. Когда торжество подошло к концу, едва державшихся на ногах от усталости дофина и дофину отвели в супружескую спальню, где, собственно, должно было произойти главное событие, ради которого затевался этот брак, — зачатие наследника, слияние крови двух великих династий: Габсбургов и Бурбонов. В спальне молодых не сразу оставили одних. Сначала архиепископ Реймсский благословил брачное ложе, затем Людовик XV лично передал дофину ночную рубашку, а герцогиня Шартрская вручила ночную сорочку дофине. Потом молодых подвели к брачному ложу и задернули занавески. Когда они легли, занавески снова открыли, и толпа знатнейших придворных, убедившись, что молодые на месте и готовы совершить то, чего все от них ждут, наконец удалилась, оставив замученных этикетом молодых наедине. Неудивительно, что этой ночью между ними ничего не произошло. Юные, неопытные, толком не знакомые, смертельно усталые — о какой любви могла идти речь? Ряд авторов пишут, что Людовик и вовсе покинул супружескую спальню и отправился спать к себе. Не исключено, ведь он изначально был настроен против «австрийской жены», а та была слишком юна и неопытна, чтобы его разубедить. В огромном дворце ничего нельзя утаить, и утром сразу пополз слух, что «брак не свершился». Кто пустил его? Неизвестно. Впрочем, если вспомнить о бессчетном количестве прислуги, к которой знать относилась как к необходимой мебели, не считая нужным ничего от нее скрывать, становится понятно, как интимная жизнь сильных мира сего делалась достоянием гласности. А многие любопытные еще и подкупали слуг, дабы те сообщали им сведения о своих господах…

На следующий день состоялось представление дофины, а вечером — приуроченное к свадьбе открытие Королевского театра. Устав от непривычной для него суеты, дофин в своем дневнике записал: «Ничего». День, проведенный без охоты, будущий король Франции считал пропащим. К счастью, на третий день торжеств не планировалось, и дофин, не попрощавшись, сбежал на охоту. Возможно, он хотел разбудить жену, а может, даже и предложить поехать вместе с ним, ведь тогда он наконец смог бы — как обещал! — поговорить с ней, ибо говорить об охоте он мог часами. Но, скорее всего, он испугался, что ему откажут, об отказе узнают и он станет предметом насмешек. Дофину было всего шестнадцать, нелестные отзывы о нем, без сомнения, до него долетали и причиняли немалые страдания, отчего характер его отнюдь не делался лучше.

Воспользовавшись отсутствием молодого мужа, мадам де Ноайль приступила к ознакомлению дофины с придворным этикетом, благодаря которому двор напоминал отлаженный механизм, где каждое колесико имело свое место и совершало свое движение. Придворные наделялись привилегиями (например, стягивать с короля сапоги после охоты или подавать стакан воды королеве), за которые держались прочно, не уступая их никому. Чем знатнее придворный, тем больше прав находиться рядом с королевской особой. Борьба за приближение к королевской особе являлась формой борьбы за власть. В Версале королевские особы с первой минуты пробуждения начинали жить на публику. Утреннее одевание, равно как и вечернее раздевание — церемонии публичные, и те, кого допускали присутствовать на них, считались лицами привилегированными: ведь они первыми узнавали, в каком настроении встал король или королева, имели возможность первыми — а потому под нужным соусом — подать монархам свежие новости и сплетни. Трапезы королевских особ — тоже мероприятие публичное, но в отличие от пробуждения и отхода ко сну, не только для «своих», но и для «людей с улицы»: прийти поглазеть на вкушающих пищу монархов мог любой. И приходили, и толпились в коридорах и переходах дворца, дабы потом у себя в лавке или мастерской рассказывать, как король ест котлетку, а королевские тетки вкушают десерт. Впрочем, юного Людовика присутствие зрителей не волновало, он всегда ел с аппетитом, в то время как Мария Антуанетта едва притрагивалась к блюдам. По утрам чашечку любимого шоколада или кофе дофине приходилось выпивать в окружении нескольких лакеев, королевского врача и кого-нибудь из придворных. И так во всем. Мадам дофина изъявила желание принять ванну? В спальню тотчас приносили большую медную ванну в форме сапога, наполняли горячей водой, и несколько придворных дам и горничных, выстроившись вокруг, ожидали окончания купания, чтобы в согласии с этикетом осушить дофину полотенцами. А когда мадам дофине требовалось справить малую нужду, ночной сосуд приносила специально приставленная к сему предмету придворная дама. Дофина не могла ничего взять сама, ибо обязанность передать ей тот или иной предмет являлась привилегией, которой никто не намеревался ни с кем делиться.