Читать книгу "Скажи нам правду - Дана Рейнхардт"

— Почему ты здесь на самом деле, Ривер? Что у тебя за история?

Я почувствовал, что краснею. Это было проклятием моей наполовину скандинавской наследственности. Один из многих неприятных даров, оставленных мне родителем вместе с безотцовщиной. И дурацкое первое имя.

— А-а… — сказала Дафна. — Ты покраснел.

— Нет. — Кристофер глубоко затянулся. — Он просто знает, что зависеть от травки — стыдоба.

— Обычно никто не хочет проводить здесь субботний вечер, — засмеялась Дафна. — Так что у тебя произошло? Родители нашли твою заначку? Тебя поймали за торговлей в школе? Или ты встретил девушку, которой больше нравишься, когда ты не под кайфом?

— Я здесь… потому что хочу быть здесь, — ответил я.

— Ну да, конечно, — усмехнулась Дафна.

— Что?

— Все это чушь собачья. — Дафна пристально смотрела на меня. Кристофер усмехнулся. — Но выглядишь ты так, будто тебя действительно задело. Я это вижу по твоим глазам.

Я поднял руку и потер лоб, закрывая лицо.

— Ривер, проблема не в том, что тебе нужна травка, — сказала девушка. — Проблема в том, почему она тебе нужна. Так почему? Почему тебе нужна травка?

Жаль, что я не курил, как Кристофер, тогда можно было бы задумчиво и глубоко затянуться. Но вместо этого я просто смотрел на тротуар и думал о Пенни.

— Наверное, потому, что с ней моя жизнь была полной. А без нее…

— Ты пуст.

— Ну, спасибо за вечер воспоминаний, — усмехнулся Кристофер. — Я отчаливаю.

— Да, я тоже.

Повернувшись, я двинулся в западном направлении. «Ларго» был не так уж далеко отсюда — может, я подожду конца шоу Тиг Нотаро и доеду до дома вместе с Мэгги. Или мне повезет и там остались билеты. Здоровый смех мне сейчас не помешает.

Меня окликнула Дафна:

— Эй, Ривер! Ты… идешь пешком?

— Да.

— Никто в Лос-Анджелесе не ходит пешком!

— Кроме меня.

Билетов на шоу не осталось, охранника никак не тронул факт, что в зале сидит моя лучшая подруга, а мне очень нужно сейчас посмеяться, и окончания шоу я дожидался на автобусной остановке напротив. Пенни была права. За все семнадцать лет жизни в Лос-Анджелесе я ни разу не ездил на автобусе. И пока я ждал Мэгги, мне стало ясно почему: за сорок пять минут, проведенных мной на остановке, автобус так и не пришел.

Когда на улицу начала вываливаться толпа, я принялся искать Мэгги. Людей было много, я встал на лавку, чтобы лучше видеть, и в конце концов заметил их, плечом к плечу, все еще улыбавшихся после какой-то шутки: Мэгги, Уилла и Люка.

Я не стал их звать. Не знаю, почему меня так задело, что Мэгги промолчала о том, что на шоу они собираются все вместе. Обычно они все делали вместе, пока я проводил время с Пенни. Но Пенни я потерял, и теперь до меня начинало доходить, что дружбу я тоже теряю. Я испортил все.

Я смотрел, как ребята садятся в машину Уилла — он бы легко сошел за рок-звезду, потому что удача всегда была на его стороне, — и уезжают.

Я сел на лавку. Я не знал, довезет ли меня автобус, который так и не приехал, до района, где я жил, но я дал ему еще пятнадцать минут и, когда он не появился, достал телефон и позвонил маме.

Не буду врать — я думал позвонить Пенни. После всего, через что мы прошли, разве могла она бросить меня на автобусной остановке на углу Ла Сьенега и Оквуд в десять вечера? Но я не стал ей звонить, потому что хотел, чтобы она думала, будто я где-то развлекаюсь, забыв о ней, и, может, даже с другой девушкой.

— Привет, милый!

— Привет, мам!

— Ты в порядке?

— Ты не могла бы меня забрать?

— А где Пенни?

— Долгая история. Ты можешь приехать?

— Конечно.

Глава пятая

После моего рассказа во время поездки мама испекла на завтрак блины. Блины, для которых она сама разделяла яйца и взбивала белки, а не пользовалась готовой смесью.

— О-о, домашние блины, — сказал Леонард. — По какому случаю?

— Все нормально, Леонард, — усмехнулся я. — Не делай вид, что не знаешь. Мама наверняка рассказа ла тебе, и я не против. Со мной все в порядке.

— Мама рассказала папе что? — спросила Натали.

Я посмотрел на нее. От Леонарда она унаследовала темные волосы и самые большие карие глаза, какие я только видел. Никаких скандинавских проклятий. На ней все еще была полосатая пижама с закрытыми ступнями. Я завидовал ее пижаме. Насколько же проще быть восьмилеткой.

— Дело в том, Нат, — сказал я и накрыл ее руку своей, — что мы с Пенни расстались.

Девчушка прикрыла рот ладошкой:

— Нет! — Ее глаза наполнились слезами. — Нет! Нет, нет, нет!

— Ничего, малышка. Правда. Я в порядке. Видишь? — Я взял руку сестренки и положил себе на лоб. — Температуры нет. — Потом постучал ее пальцами по своей груди. — Ничего не болит. — Я улыбнулся, надеясь, что это выглядит искренне. — Все хорошо.

— Но… Пенни была такой милой. Такой красивой.

— Да, Пенни была такой. И все еще есть.

— Нет, она не милая, раз тебя бросила.

— Почему ты думаешь, что это не я ее бросил? Натали посмотрела на меня так, словно я был полным идиотом:

— Ты бы никогда этого не сделал.

— Верно, — со вздохом согласился я.

Мы доели блинчики, я начал мыть посуду, а Натали ушла в свою комнату. У меня скопилось множество домашних дел: всю последнюю неделю я их откладывал, обращаясь с собой как с инвалидом. Теперь гора дел казалась неодолимой. Я хотел лишь одного — вернуться обратно в постель, что в конечном итоге и сделал. И проспал еще два часа.

Проснувшись, я заставил себя сесть за стол и открыть учебник по математике, но числа и знаки роились перед глазами, нечитаемые, как иероглифы. Все мои заявки в колледжи были отосланы, оценки давали возможность не напрягаться, но я не мог просто взять и не выполнить домашнюю работу.

Раздался легкий стук, который мог исходить только от маленькой ручки Натали.

— Входи.

Сестренка сунула под дверь сложенный лист красного картона. Я развернул открытку. Натали использовала блестки, которые покрыли мне руки и просыпались на пол.

«Дорогой Ривер Дин.

Не хотел бы ты сегодня пойти со мной в кафе-мороженое?

Поставь галочку рядом с „да“. Или галочку рядом с „нет“».

Твоя сестра, Натали Маркс.

То, что у нас были разные фамилии и разные отцы, стало для Натали навязчивой идеей. Неважно, насколько часто я говорил, как сильно ее люблю. И как я счастлив, что ее отец — Леонард, а не мой папаша, самовлюбленный козел. Конечно, я не говорил «самовлюбленный козел», а выражался немного иначе — «придурок». Однако девчушке было сложно принять нашу семейную ситуацию, и она умоляла меня изменить фамилию.