Читать книгу "Пилсудский - Геннадий Матвеев"

Польские биографы Пилсудского, описывая его поездку к месту ссылки, традиционно перечисляют встречавшиеся на этом пути тяготы: комары, антисанитария в тюрьмах по пути следования, духота в трюмах барж и в вагонах, грубость конвоя, холод и, что подчеркивается особо, – отсутствие в партии других поляков. Учитывая, что Пилсудский к этому времени уже достаточно хорошо владел разговорным русским языком, последнее обстоятельство представляется несколько надуманным. Некоторые говорят и о присутствии в партии осужденных уголовников, что вряд ли верно, потому что ее официально называли «первой политической группой». Во время этапа проявилась еще одна черта характера Пилсудского, что видно из его корреспонденции, относящейся к этому времени. Он писал, что его спутники, чтобы отогнать от себя тревожные мысли о том, что их ждет впереди, много шутили и подтрунивали друг над другом или над собой. А Пилсудский не мог настроиться на этот лад, разговаривал мало и не со всеми, предпочитая предаваться своим мыслям и мечтам, которыми ни с кем не делился. По его собственному признанию, в результате усугублялась свойственная ему скрытность характера. И в будущем он редко будет делиться своими мыслями, намерениями и планами даже с близкими ему людьми, что приведет к возникновению между ним и окружающими определенной дистанции.

Иркутск не был конечным пунктом в сибирской одиссее Пилсудского. Местом ссылки для него был назначен городок Киренск, расположенный примерно на 1000 километров севернее. Добраться к нему можно было только по реке, а поскольку на дворе было уже начало октября, то пускаться в путь по воде было уже поздно и нужно было ждать, пока река замерзнет.

Во время вынужденного, более чем двухмесячного пребывания в Иркутской пересыльной тюрьме произошло событие, глубоко врезавшееся в память Пилсудского. Условия содержания в тюрьме были вполне сносными. Часть ссыльных разместили в одиночных камерах, других – в многоместных. Среди последних был и Пилсудский. Днем двери камер были открыты, и их обитатели могли свободно перемещаться по мужскому отделению тюрьмы. Сокамерником Пилсудского был некто Цейтлин, чья невеста, тоже «политическая», находилась в той же тюрьме, только в женском отделении. Тюремное начальство разрешило их ежедневные часовые встречи в канцелярии. Во время одной из таких встреч, 1 ноября, в канцелярию неожиданно вошел полицмейстер, которого Цейтлин, увлеченный беседой, не поприветствовал, как того требовали тюремные правила. В ответ на грубое замечание чиновника последовала не менее резкая реакция ссыльного. Результатом возникшего между ними скандала стал приказ полицмейстера посадить строптивого «преступника» на три дня в карцер. Однако Цейтлин отказался подчиниться приказу и укрылся в камере.

Сокамерники отказались выдать своего товарища пришедшему за ним заместителю директора тюрьмы. Тюремные власти еще раз попробовали разрешить возникший конфликт без насилия, но ссыльные стояли на своем. Ночь прошла спокойно, следующее утро началось как обычно, но потом надзиратели вдруг закрыли на замок двери одиночек. Возмущенные этим ссыльные из многоместных камер освободили своих товарищей, выломав запертые двери. И на этот раз видимой реакции тюремного начальства не последовало. Пришел вечер, и томимые неопределенностью арестанты собрались в одной из камер, чтобы посовещаться, что же им делать дальше. И в этот момент дверь в большую камеру неожиданно была закрыта на ключ. Спустя некоторое время появился полицмейстер в сопровождении солдат и приказал всем покинуть камеру и перейти в другое помещение. Сделать это ссыльные отказались. Последовал приказ офицера солдатам: «Бейте их, ребята, чтобы долго помнили!» Беззащитных узников избили прикладами до бессознательного состояния, а затем выволокли во двор тюрьмы. Пилсудский вспоминал, что пришел в себя в тот момент, когда двое солдат пытались поставить его на ноги. Ничего не соображая, он вырвался от них и побежал в сторону ворот, где также стояли солдаты. Там он был остановлен каким-то унтер-офицером. И именно в этот момент рядом оказался один из догонявших его солдат, который, не раздумывая, ударил его в лицо прикладом, выбив два зуба. Обруганный унтер-офицером, пристыженный, солдат попытался обтереть рукавом шинели кровь с лица своей жертвы, подхватил его под мышки и повел к остальным заключенным, приговаривая при этом: «Ну, варначок, иди! Видишь! Не бунтуй! Ослабел, бедненький?»

Усмиренных бунтовщиков закрыли в камерах. Но когда выяснилось, что трое из них, в том числе и Цейтлин, отсутствуют, политические объявили голодовку протеста. Лишь на третий день, когда двое из отсутствующих соединились со своими товарищами, а третий, как оказалось, был уже отправлен к месту ссылки, восстановилось спокойствие.

Этот эпизод, известный от самого Пилсудского, более или менее подробно излагают почти все биографы. Среди сопутствующих этому рассказу комментариев есть самые разные, естественно, все позитивные для образа их героя. Но почему-то никто не обращает внимания на то, что, видимо, к этому времени молодой ссыльный поляк уже достаточно близко сошелся со своими коллегами по несчастью, которые принадлежали к самым разным национальностям. Это не значит, что он стал интернационалистом, но в последующей жизни ему всегда были чужды фобии на национальной почве. Он не был ни русофобом, ни антисемитом, каким его пытались и до сих пор пытаются представить многие политические оппоненты.

6 декабря 1887 года состоялся суд над взбунтовавшимися ссыльными, приговоривший Пилсудского как несовершеннолетнего к трем месяцам тюрьмы[6]. Позже, по протесту прокурора, приговор был пересмотрен, и срок заключения удвоили. Пилсудский отбывал это наказание уже в Киренске, с ноября 1888-го по апрель 1889 года, причем не в неприспособленном к зиме арестантском доме, а в тюремной больнице, где он исполнял обязанности писаря.

13 декабря ссыльного на санях отправили в Киренск, куда он прибыл спустя десять дней, в канун сочельника. Это было типичное крупное сибирское поселение, что-то среднее между городком и селом, с преимущественно рублеными домами, чаще всего одноэтажными. В нем проживала довольно многочисленная колония ссыльных. Были среди них и поляки, в частности, один из первых польских социалистов Станислав Ланды, сосланный сюда еще в 1882 году. Пилсудский, который был на 12 лет моложе своего нового знакомого, очень любил общаться с этим интересным, хорошо образованным человеком. Станислав и его жена полюбили молодого собрата по несчастью как сына, помогали ему адаптироваться к непривычным и довольно суровым условиям жизни. Их тесное общение продолжалось до ноября 1888 года, когда семья получила разрешение переехать в Иркутск.

Жизнь в этом медвежьем углу текла неспешно и размеренно. Ссыльные из бедных семей, которым не хватало получаемого государственного содержания в размере 10 рублей серебром в месяц, давали уроки или работали у местных купцов делопроизводителями. Пилсудский вначале также получал государственную субсидию, но затем ему в ней отказали как сыну богатых родителей. Он с таким решением не смирился и подал прошение о пересмотре, одновременно устроившись писарем к местному акцизному чиновнику.