Читать книгу "Рабы на Уранусе. Как мы построили Дом народа - Иоан Поппа"

По мере того, как проспект Победы Социализма обретает свои очертания, людей концентрируют на главном объекте – Доме.

Лагерь огражден забором из высоких металлических листов и охраняется строгой охраной, составленной из кадров секуритате и армии и фильтрующей все, что входит в зону стройки, будь то люди или машины и агрегаты. В железной изгороди проделаны проходные ворота на расстоянии двухсот метров друг от друга, с будками охранников и вооруженными солдатами, которые стоят на вышках. Многочисленный корпус охраны готов действовать в любой момент. Здесь мы работаем целый день и вечером возвращаемся в Витан, как это происходит и сейчас.

Когда автобусы прибывают на Витан, уже почти девять вечера и темно хоть выколи глаз. Поднимаюсь с солдатами в спальни на третьем этаже первого корпуса – по левую сторону колонии, и они направляются в помещения с двухэтажными, притиснутыми друг к другу койками.

Воздух тяжелый, в нем витают нездоровые миазмы мочи и плесени. Вода не всегда есть (здания предназначены к сносу), а туалет – настоящий ад. Иногда туда можно войти только в сапогах.

Очень часто отключают свет, и если в этот момент солдаты находятся в душевой, начинается неописуемая суматоха. Вот почему солдаты спешат в душевую, чтобы улечься потом поскорее на железные койки с рваными сетками и матрасами и накрыться старыми одеялами.

В конце холла, при слабом свете подслеповатой лампочки старшины Феодотов Володя из Тулчи, Чучук Думитру из Крайовы, старшина Цику Марин и капитан Шанку Дан пытаются размотать длинный стальной провод с крючками на конце.

Шанку и Цику из Бухареста. Цику – парень невысокого роста, крепкий, приятный в разговоре, трудолюбивый и очень дружелюбный. При виде меня он кричит:

– Идите сюда и помогите немного, товарищ лейтенант! Забилась труба в туалете, и мы пытаемся засунуть туда трос, чтобы прочистить…

– Черта с два ее прочистишь! – с досадой говорит капитан Шанку. – Разве вы не понимаете, что в трубе внизу застрял целый булыжник? Этим его не возьмешь!

Затем капитан выпрямляется и входит с фонариком в туалет, из которого ужасно несет.

– Давайте сюда трос быстро!

При свете фонариков засовываем стальной трос в напольный толчок турецкого типа, начинаем с силой проворачивать его и время от времени вытягивать понемногу наверх. Вонь ужасная. Мы в поту от прилагаемых усилий. В какой-то момент капитан кричит:

– Стойте! Мы что-то зацепили! Тяните, но полегче!

Мы медленно вытягиваем трос, слегка, потом еще легче, чтобы не поломался зацепленный предмет и, наконец, вытаскиваем из взбаламученной цементной пены кусок фигурного кирпича. Стальной крючок троса проник в одну из пор, и так нам удалось его извлечь. Спускаем пробную воду, и она уходит вниз, смывая нечистоты. Канализация худо ли, бедно функционирует.

– Даже не верится, что получилось ее прочистить, вяжись узлом твои усы! – прикрикнул капитан на Цику, но без тени улыбки на лице.

Потом подивился:

– Надо же, вы видели такое? Чтоб кусок кирпича бросить в сортир! Что же это за кретин это сделал?

Мы умываемся над грязными раковинами. В конце холла появляются еще несколько офицеров и младших офицеров. Кто-то из них курит, и они разговаривают вполголоса. Несколько человек моют руки синим медицинским спиртом, который выливает из большой бутылки старший сержант Бургеля – он, наверное, взял ее в лазарете. Моюсь и я. Нас не раз предупреждали об опасности: холера и дизентерия…

Я закуриваю сигарету. Окончился еще один день… Перебрасываюсь несколькими словами с лейтенантом Ленцем Василе и лейтенантом Кукутяну из Тырговиште. Капитан Шанку спрашивает меня, есть ли у меня лишние хорошие защитные каски. Отвечаю ему:

– Сколько тебе надо?

– Три. Я тебе отдам их послезавтра, когда возьму новые на складе. У трех моих солдат нет касок. Они поступили вчера, и я боюсь, как бы они не попали завтра под какую-нибудь проверку. В любом случае не поставлю их на работу.

Я иду в тесную спальню, которую мне выделили, – что-то вроде кладовки, в которой помещаются только кровать и шкаф, – открываю шкаф и вынимаю оттуда три каски. Отдаю их капитану и отправляюсь спать. Прежде чем заснуть, успеваю взглянуть на часы: 23:00.

* * *

Меня будит грохот сильно хлопнувшей двери. В холле слышатся шаркающие шаги, потом голоса. Светящийся циферблат часов показывает пять утра. Одеваюсь и выхожу из спальни. Взвод еще не проснулся, еще спят, но они могут спать и дальше – до 5:30. Я должен доложить о своем присутствии дежурному офицеру внизу.

На улице мне ударяет в лицо утренний воздух. Наконец прохладно. Ночь еще не прошла, но уже дает трещины под натиском наступающего дня. У ворот казармы и в спальных корпусах ждут «на посту» офицеры штаба. У этих типов четкая миссия: не решать какую-либо из серьезных проблем, с которыми сталкиваются люди, а подстерегать. Подстерегать других или подстерегать друг друга, чтобы рапортовать потом командиру как можно более точно, как протекали утренние часы рабочего дня, сколько человек опоздало к его началу, кто отсутствовал, что случилось ночью. Все записывается незаметно в блокнотик и затем докладывается во всех подробностях. Это дежурные «ябеды».

Самый несчастный из всех – дежурный офицер, который невольно превращен во что-то вроде ходячего журнала новостей: он обязан знать обо всем, что случилось ночью во время его дежурства.

Но эти вещи давно уже не являются для нас чем-то удивительным. Доносительство вошло в ежедневную практику и стало служебной обязанностью. Многие из этих индивидуумов выглядят как нельзя более смешно. Они давно себя разоблачили, и их все узнают, как белолобых коней (случай майора Вынэту, например), но это не мешает им быть циничными и жестокими.

Передо мной вырастает одно из этих пугал. Красная точка огонька в слепом утреннем свете, волна кислого табака ударяет мне в лицо.

– Как звать?

– Лейтенант Пóра. Взвод третий, рота 11Б.

Он бросает окурок и вынимает что-то из кармана. Блокнот. Готово, взял меня на карандаш. Идет дальше. Захожу снова в корпус, поднимаюсь на этаж.

Неоновые трубки на потолке излучают грустный, желтоватый свет. Люди еще спят. Дневальный в холле тоже дремлет, съежившись на стуле рядом с батареей. Что ты можешь требовать от человека в пятьдесят лет, который трудился целый день? Да и к чему здесь дневальный? Кому пришла в голову эта идея? Дежурство дневального – нечто абсолютно ложное. Здесь не нужен дневальный. Здесь не армия, здесь тюрьма, где некому и нечего охранять. Военный устав? Какой устав? Здесь не существует никакого военного устава. Не существует ничего подобного уже годы и годы. Здесь тысячи уставов, но не военных. Каждый день они меняются. И все лгут. Одни лгут, что занимаются охраной труда, другие лгут, что проникнуты заботой о человеке, другие – что… Но о чем только не лгут уставы? Что тут надо охранять дневальному? Нет ни оружия, ни боеприпасов, нет ничего. Мобилизованные (которые не знают, почему их называют резервистами) закрываются в своих спальнях. Что у них взять? Скудную пищу, выставленную на наружных подоконниках в пластиковых пакетах? Что ты здесь можешь охранять как дневальный, как часовой, как сторож, как ДОЧ – дежурный офицер по части? Ничего!