Читать книгу "Айфонгелие - Георгий Зотов"

Осторожно выдвинула нижний ящик. Там, тускло поблёскивая, лежал маленький дамский «браунинг» – старая модель, из тех, что на заре XX века барышни носили в муфте или ридикюле. Никелированный, с перламутром на рукоятке, мушка из серебра. Семь патронов, калибр маленький. Но если стрелять в упор, с самого близкого расстояния, вполне достаточно: ранит или даже убьёт противника. Настроение изменилось. Охрана? А что охрана? Самый качественный телохранитель работает за деньги, значит, его легко перекупить за хорошую сумму – если не в два, то в десять раз больше… Тут согласится каждый. Женщина повертела в руках револьверчик – такой симпатичный, миленький… Прицелилась в приоткрытую дверь, держа оружие, как в кинобоевике, двумя руками. Внезапно ей пришла в голову мысль: а если «браунинг» не выстрелит? Она же никогда не использовала «игрушку» в деле. Порох отсырел, гильзы заржавели… Ну или что там может быть, она существо не военное, в подобных вещах не разбирается. Вот, допустим, прямо сейчас в этот проём проскользнёт Он. И что делать?

Прикусила губу, пытаясь справиться с дрожью.

Когда женщина открыла глаза, в дверях действительно стоял Он. Смотрел прямо ей в глаза – без улыбки. Лицо не выражало ничего, сквозняк обдувал льняные кудри: волосы шевелились, словно змеевидная причёска Медузы Горгоны. Направив оружие ему в грудь, она без колебаний нажала на спуск. Щелчок. Второй раз. Щелчок. Третий. Чёрт возьми, вот так и думала! Человек шагнул вперёд, протягивая руку. Жертва раскрыла рот, но из горла вырвался даже не хрип – сиплый, тихий свист. Глядя, как Он приближается, хозяйка быстро вложила ствол «браунинга» между зубов, почувствовав прогорклый вкус оружейного масла. Сомкнула губы, машинально облизнув дуло. Кончено. Выхода нет.

…Охранник снаружи дома повернулся к окну, услышав выстрел.

Глава 4

Гестас

(Загородное шоссе, Москва, психиатрическая лечебница)

…Обычный вечер. Нужные таблетки якобы поглощены и усвоены организмом, я создаю иллюзию своего сна на больничной койке, отправляясь в соседние палаты. Я ведь обещал. Меня ждут. Обманывать грех. Сегодня я пообщаюсь с тем самым ненормальным вегетарианцем, убившим пять человек. Как и в моё время, здесь принято беседовать за алкоголем: правда, значительно более крепким, нежели привычное по Палестине виноградное вино. Иначе говоря, без водки – не беседа. Трезвенники вызывают неуважение, неудовольствие и даже подозрение – уж не шпион ли заграничный, часом? К счастью, я тоже пью и вполне сойду у больничной публики за своего. Правда, мне не нравится слишком резкий вкус пшеничного вина, но, учитывая условия моего пребывания, сойдёт и этот суррогат веселящего напитка. Удивительно – я ведь создал хлеб для пропитания, а из него мастерят выпивку. Впрочем, из чего её только не делают? Яблоки, свёкла, груши, картошка – устанешь перечислять. Из помидоров разве что не получается, видимо, пока рецепт не освоили. Моего ночного собеседника обычно связывают на ночь, хотя такое и запрещено правилами… Ну, понять санитаров можно. Я появляюсь у кровати, осторожно присаживаюсь на пластиковый стул. Щелчок пальцами: ремни на его руках развязываются, свесившись на пол. Быстро сотворяю из воздуха поднос, на нём – варёный молодой картофель, посыпанный укропом: дымящийся, с капельками подсолнечного масла… Оливковое здесь почему-то не в чести. Сосед быстро уничтожает содержимое подноса, и я немедленно повторяю ему порцию. Парень ест с большим аппетитом, говорят, у заключённых всегда превосходен, а тут, по сути, и есть тюрьма. Ты под охраной, выйти нельзя, установлен режим, по которому живёшь. Любопытно, почему подобные учреждения называются лечебницами? Это же карцер.

Убийца с упоением облизывает пальцы.

Забавная личность. Напоминает мне одновременно Дисмаса и Гестаса – иудейских разбойников, между чьими крестами на Голгофе добрые римляне поставили мой собственный. Правда, сосед в кровавых деяниях не раскаивается – и этим склоняется в сторону Гестаса. Более того, он утверждает, дескать, я самолично велел ему задушить этих девушек, он выполнял мой непосредственный приказ. Представляете? Да офигеть! Я обратился в голос, нудно твердящий ему бессонными ночами: блудницы гнусны, развратны, они нарушают заветы Господа, танцуют на потеху грешникам, бесстыдно обнажив свои тела в притонах, подобных худшим вертепам Вавилона. Так парень и заявил в полиции, будучи застигнут во время избавления от очередного трупа, – тащил умерщвлённую жертву за волосы в канаву. И что, это тоже я ему подсказал? Вот так послушаешь, я только и делаю, как приказываю определённым лицам завоевать, ограбить, замучить до смерти остальных людей, других же дел у меня в принципе нет. Да-да, по мнению крестоносцев, именно я велел вырезать тысячи жителей Константинополя, каковые хоть и христиане, но православные, а значит, схизматики и еретики. Я не являлся пред светлые очи рыцарей, но они вот интуитивно догадались о моих желаниях: срочно хочу кровавую баню, прям хлебом не корми. Аналогично, персонально я приказал сжигать на кострах еретиков в Испании и Нидерландах, спалить протопопа Аввакума в Пустозёрске, равно как и прочих старообрядцев[3]. Я, и никто другой (по мнению святейшей инквизиции), жёстко настаивал, чтобы «псы Господни» пытали богачей во имя короля, убеждая признаться в поклонении Сатане, дабы затем конфисковать имущество купцов. Само собой, я требовал отрезать язык богохульникам за вольное или невольное оскорбление своего имени.

Меня страшно занимает, они и в самом деле в это верили?

Интересно, как у человечества получается уживаться с двумя теориями: с одной стороны, бог есть любовь и сюси-пуси, а с другой – пусть немедленно сдохнут все, кому он хоть на грамм не нравится. Скажем, взять постоянные проблемы с евреями. «Они распяли Иисуса». У-у-у, а-а-а. Библию не судьба почитать? Вообще-то, к кресту меня прибивали конкретно легионеры кесаря Тиберия, а копьё под ребро вонзил римлянин Лонгин – но это ненужные и довольно скучные детали. Никто не выйдет на площадь и не разорвёт на груди рубашку с воплем: «Бей римлян, спасай Россию!» Об антиитальянских погромах я в жизни своей не слыхал. Любопытно, да? Я олицетворяю собой любовь, о чём неустанно напоминают сомневающимся и атеистам. В свободное от любви время я скромно прошу сделать мне одолжение – убить блудниц, лиц иного вероисповедания, тех, кто плохо обо мне отзывается, а на закуску всех, кто мало жертвует в мои храмы денег. Одновременно я караю младенцев чумой, уничтожаю города огнём и серой и благословляю на тотальную резню. Славное правило, когда одни воины полностью уверены, что я на их стороне, а никак не на стороне других воинов. Вы представляете? Ну, согласитесь – полная фигня, а они не сомневаются.

В случае с Гестасом у нас абсолютно зеркальная ситуация.

Я устал повторять: я не против секса как такового. Возражал бы – та парочка в Эдемском саду не превратилась впоследствии в семь миллиардов особей. Я просто лишил бы их необходимых для продолжения рода частей организма. Сторонники нравственности не задаются вопросом, отчего люди испытывают удовольствие при постельных упражнениях. Считай я иначе, оставил бы человечеству банальный инстинкт размножения: спаривание весной, как у животных, да и всего-то делов. Но нет же. Ревнители моего учения полагают секс грехом – как сей верзила, слизывающий с мизинца остатки картофеля. Кстати, удивитесь, он девственник. Воспитывался деспотичной мамочкой, и вот результат. Я спокоен в общении с Гестасом. Я не ругаю его и не проклинаю. Да, он убийца, причём больной на всю голову. Популяцию подобных существ на Земле лучше сокращать, признаю откровенно, – от их отсутствия хуже никому не станет. Однако что нам с ним даст удар молнией? Смерть и правым, и виноватым: крыша рухнет, помещение сгорит вместе с пациентами и докторами, а пожар пока не входит в мои планы. Я пытаюсь его убедить. Объясняю шесть месяцев подряд: дорогуша, даже у блудниц грешно отнимать жизнь. Они живые люди, как и ты сам. Нет, чувак не понимает. Блин. Ну что ж, я сам в этом виноват: поползновения кого-то грохнуть начались среди моих поклонников явно не вчера. Иоанн, милый мальчик с улыбкой вечного ребёнка, предлагал мне сжечь деревню, где нас приняли без должного, как ему показалось, энтузиазма[4]. Ни один человек в жизни не признается – ему просто нравится убивать и мучить, для этого и создана война… Не-е-е, он заведёт глаза под потолок, сделает постное лицо и прогнусит: «Во имя Господа». Что бы они делали, не будь меня? Как оправдывали бы свои пороки? Определённо, атеизм обречён. Религия – жизненная необходимость.