Читать книгу "Сердце в опилках - Владимир Кулаков"

— Овощи почисти! — Захарыч пытался придумать занятия для своего подопечного, лишь бы тот не шатался по цирку, вечно попадаясь на глаза вездесущему инспектору манежа.

— Уже! Вон — в ведре.

— Овёс…

— В тазах!

— Подмёл?

— Захарыч, ты чего? Ты же по чистому ходишь!..

Захарыч всё никак не мог придумать чем занять Пашку. Он крутил и так и сяк. На конюшне, как всегда, царил идеальный порядок и всё сияло чистотой. Вдруг ему пришло на ум:

— Во дворе, в грузовом прицепе, сено в тюках. Не дай бог дождь пойдёт — сопреет. Давай-ка его, потихоньку, сюда, на конюшню. Вот — угол, как раз свободный. А то униформу не допросишься, да и не их эта работа. — Захарыч был доволен своей придумкой. На час-полтора Пашка был при деле. А там и до представления рукой подать — некогда будет «пешком ходить», там бегать приходится…

— М-да, Захарыч, — «осенило» тебя! — Пашка обыграл слово «сено».

— Давай, давай, трудись! — Захарыч не оценил каламбура, продолжая возиться с уздечкой. — На всё про всё тебе — два часа. Время пошло! — как в армии скомандовал Захарыч.

— Йес, с-сэр! — козырнул Пашка, как делали это в американских боевиках. — Управлюсь в семь секунд!..

Пашка вздохнул, поняв, что Валентину ему сегодня придётся увидеть разве что на представлении…

Молодого служащего, притчу во языцех программы, замечала не только Валентина, но и её партнёры. Помощник Захарыча почти ежедневно сидел где-нибудь в самых верхних рядах цирка и тихо наблюдал за репетицией воздушников. Валентина как всегда заразительно смеялась, а у Пашки от этого в районе груди пробегала то горячая, то прохладная волна, словно это он летал там, под куполом. Но сегодня кресла последнего ряда цирка пустовали. Репетиция воздушного полёта шла своим чередом…

Отец Валентины подал команду к исполнению трюка. Он раскачал ловиторку и хлопнул в ладоши:

— Ну, давай, Валя, дай хороший отбой, чуть задержи отход, потом — заднее. Готова? Ап!..

Валентина мелькнула под куполом чёрной птицей в белых пятнах магнезии на тёмном репетиционном трико. Выкрутив сальто, она пришла в руки к ловитору, качнулась к откосу сетки и вновь вернулась на гриф трапеции. Через мгновение она вновь стояла на подвесном мостике и дурашливо делала «комплимент» пустому залу.

— Молодец, Валентина, неплохо! — Отец гимнастки довольным покачивался в ловиторке.

— Браво-о! — Аплодируя, и так же поддерживая игру, дурашливо кричали на противоположном мостике партнёры Валентины. Особенно старался самый молодой светловолосый гимнаст, недавний выпускник циркового училища, извечный хохмач Женька:

— Брависсимо-о! — громче всех вопил он, и продолжал комментировать:

— Ложи рыдают! Первые три ряда партера от восторга писают, а на галёрке — наблюдают радугу! — Женька явно намекал на то место, где обычно сидел Пашка. Репетиции известного воздушного полёта «Ангелы» всегда проходили весело и куражно…

…Пашка вышел в заасфальтированный квадрат циркового двора. По его периметру располагались ворота гаражного хозяйства, ангары для циркового багажа, металлическая арка грузоподъёмного тельфера, горка въезда в закулисье. В дальнем углу ржавел остов грузовика. К нему, как к кочевому собрату, приник покосившийся, повидавший виды цирковой фургон с затёртыми буквами чьей-то фамилии на боку. К стене конюшни примыкал высокий навес, под которым благоухала гора душистых опилок, отливавших золотом. Посередине двора стоял здоровенный прицеп, на котором высились квадратные тюки с сушёным прессованным сеном. Пашка потянул носом, задержал дыхание и с шумом выдохнул…

Первые два тюка Пашка отнёс бодро, дурачась и вальсируя. Третий он решил отнести, взгромоздив его на голову, как это делают в Африке или где-то там ещё. Проволока, перетягивающая сено крест на крест, резала голову. Шея немилосердно затекала, пыль щекотала ноздри, то и дело заставляя Пашку чихать, от чего его штормило из стороны в сторону. На очередной тюк молодой служащий присел и задумался.

— Не-е, так не пойдёт! Это возни до утра! Хм, — семь секунд… — Пашка, вспомнил своё шутливое обещание, окинул прицеп взглядом и улыбнулся. Ему пришла идея: надо обвязать все тюки верёвкой, по доскам скатить вниз, дотянуть их волоком до ворот, а там до конюшни — шаг! Потом, по два тюка в руки — всей работы минут на пятнадцать-двадцать…

Незаметно для себя Пашка стал напевать мелодию под которую выступал воздушный полёт, где работала Валентина. Мурлыча себе под нос, он собирал тюки в этакий «небоскрёб». Тут же лежал пандус, по которому обычно скатывали и закатывали контейнера. Кряхтя, кое-как в одиночку, Пашка пристроил пандус к прицепу. Получилась наклонная площадка.

— Скатятся, как по маслу! — Пашка вытер пот со лба. Он сходил к знакомому в собачник, взял у него верёвку. Обвязал нижние тюки, упёрся в край пандуса ногами, чтобы тот не пополз, когда «поедут» тюки с сеном и, напрягая все свои силы, потянул построенную конструкцию на себя. Чудо современной архитектуры, в стиле конюшенного экспресСЕНОнизма, (Пашка гордился придуманным по ходу каламбуром), зашаталось и нехотя задвигалось к краю прицепа. Он, разгорячённый, сам себе командовал, надрываясь и радуясь, что это гора хоть и медленно, но двигается: «И р-раз! И р-раз!..» Сено неожиданно заскользило вниз по гладкому пандусу. Потеряв равновесие, Пашка плюхнулся задом на асфальт. Построенная им громада, набрала скорость, наклонилась и, рассыпавшись на десятки тюков, накрыла с головой юного рационализатора…

На крики высыпали во двор все, кто репетировал в этот час на манеже и присутствовал в цирке. Их глазам предстала картина: совершенно пустой огромный прицеп, шевелящаяся подвывающая гора с сеном и ругающийся на чём свет стоит Захарыч, спешно разгребающий тюки.

Серьёзно испугавшись за здоровье начинающего, но уже такого талантливого изобретателя, силами коллектива тюки в считанные секунды были разобраны. Произведя «раскопки», артисты увидели целёхонького, но изрядно помятого и испуганного Пашку, шмыгающего носом.

— О, гляди! Полезное ископаемое — бронтозавр! — сострил кто-то из воздушников.

— Соплезавр! И к тому же с выговором! — загромыхал своим баритоном подошедший на крики инспектор манежа. — Захарыч! Тебе тоже — по старой «дружбе»! Моё терпение лопнуло! Блин, повеситься… — последние слова инспектора потонули во взрыве хохота — реакцией на «соплезавра с выговором».

Около недели это малопочтенное прозвище преследовало Пашку Жарких, как суровое напоминание о всей премудрости и определённой закономерности циркового ремесла. На доске «Авизо», где располагалась вся информация от инспектора, рядом с расписанием репетиций и программой представления, теперь «красовался» приказ о выговоре ему и Захарычу за нарушение норм правил техник безопасности.

Артисты, особенно его джигиты, подкалывали, поздравляя Пашку, как обычно поздравляют с премьерой: «С началом!..»

Особенно его терзали воспоминания насмешливых глаз Валентины, которая во время того происшествия, казалось, смеялась громче и дольше всех.