Читать книгу "Что скрывают красные маки - Виктория Платова"

Мама подозревает наличие у меня астмы и ревмокардита, но, как и следовало ожидать, я оказываюсь абсолютно, восхитительно здоров. Наверное, именно об этом врачи беседуют с мамой, когда я жду ее в коридоре. И в конце разговора кто-нибудь из них обязательно добавит, что я — красавчик из красавчиков. Все так и есть, я — гузал, жуда чиройли, жуда екимтой бола, табиат муьжизаси[4]. Не только врачи — все кому не лень отмечают это.

Я похож на ангела — и это мое единственное отличие от всех остальных. В свои девять я не совсем понимаю, что значит походить на ангела. И пока не испытываю никаких неудобств, разве что — легкое смущение, когда кто-то рассматривает меня слишком пристально. Толком и не разобрать, в кого я уродился, такой жуда чиройли: мама с отцом, хоть и симпатичные, приятные люди, но — самые обыкновенные, им вслед никто и не обернется. Мама утверждает, что я — вылитый дед, ее отец; жаль, что ни одной фотографии деда не сохранилось.

Моя ангельская красота спасает нашу семью в смутное время тотальной, вспыхнувшей на ровном месте, ненависти к инородцам и иноверцам. Немногочисленные русские спешно покидают Шахрисабз, как чуть раньше это сделали немногочисленные немцы и евреи. Дворовая команда несет еще одну потерю: к умершему Домулло прибавляется толстяк немец Вернер. Семья Вернера уезжает в далекий, как галактика ESO 137–001, Франкфурт-на-Майне. Стоя у окна, я вижу, как они садятся в грузовое такси: родители, сестра и младший брат. Все ждут только толстяка, который прощается с Осой. Оса проникновенно обнимает Вернера за шею, пару минут трясет его пухлую руку, после чего неожиданно поддает отъезжающему под дых. Ровно так же, как двинул когда-то меня. А потом, даже не глядя на согнувшегося пополам немца, резко поворачивается и выбегает со двора.

Бегает Оса очень быстро, никому его не догнать.

Но никто и не собирается. Вернера спешно заталкивают в такси — так всем не терпится покинуть наконец адов Шахрисабз и добраться до благословенного Франкфурта. Возможно, Оса тоже мечтает о Франкфурте, но везет в этот раз не ему. И никогда не повезет.

Через пару дней мы с Осой встречаемся во дворе: у тутовника и татарской жимолости, где я на несколько минут успел стать землей. Оса же остается самим собой — королем двора. Он стоит, облокотившись на шелковичный ствол и сунув руки в карманы.

— Эй! — негромко зовет меня Оса, когда я прохожу мимо, груженный патыром и катламой. — Поди сюда, шкет.

Памятуя о предыдущей встрече, я заранее жалею лепешки, которые обязательно вывалятся в случае драки. Отряхивай потом их от пыли!.. Но никакого особенного страха перед Осой нет. Наоборот, мне даже немного жаль его; немного смешно оттого, что он такой ахмок[5]. Зачем-то отправил Орзумурода и Улугмурода к моему подъезду, чтобы те отрезали возможные пути отступления. Теперь оба брата, с совершенно одинаковой, виляющей походкой, движутся в мою сторону.

— Глухой, что ли? — снова подает голос Оса. — Сказал же, подойди сюда.

— Зачем?

— Разговор есть.

Разговора нет, во всяком случае, в первые пять минут: Оса слабо фокусируется на мне, то и дело смотрит по сторонам, а потом вытаскивает перочинный нож и принимается вычищать грязь из-под ногтей. Еще и искирт бола[6], надо же!

— Боишься меня? — смачно сплюнув на землю, спрашивает грязнуля.

— Нет.

— Домулло-то помер.

— Ага.

— Ты что тогда сказал?

— Что он умрет, — спокойно отвечаю я.

— Вот и врешь ты! Брешешь, как собака. У-у, джаляб!..

Это похоже на вспышку ярости, но Оса вовсе не в ярости. Он боится. Как должен был бояться я, но на поверку выходит, что королю двора гораздо страшнее, чем мне.

— Нет. Не вру.

— Отчего тогда сказал, — тут Оса понижает голос до шепота, — что помру я?

— Ты сам так услышал. Я разве виноват?

— Значит, все в порядке будет?

— Наверное. — Я пожимаю плечами. — Я пойду?

— А ты чего борзый такой, майда?[7] — Оса наконец оставляет в покое ногти и принимается чесать подбородок кончиком лезвия.

— Я пойду?

— Куда?

— Домой.

— А хочешь с нами?

Предложение Осы не слишком-то нравится мне: зачем я им понадобился? И снова мои мысли возвращаются к лепешкам: нехорошо, если они окажутся в пыли. Это — единственное, что беспокоит меня. А Оса не беспокоит вовсе.

— Не ссы, майда. — Король двора считывает мои душевные колебания по-своему. — И забудь про прошлый раз. Глупо получилось.

— Нормально получилось.

— Никто тебя теперь не тронет. А будешь меня держаться — не тронут вообще. Пойдем, а? Чего покажу!.. Не пожалеешь.

То, что происходит впоследствии между мной и Осой с его прихвостнями, никакая не дружба. Впрочем, к дружбе никто изначально и не стремился. Мною движет любопытство и желание еще раз испытать радость полета. Снова стать путешественником во времени. Так или иначе связанный с Осой, полет однажды случился — так почему бы ему не повториться вновь? Я, во всяком случае, очень на это надеюсь. Но ничего не происходит. Иногда мы часами слоняемся по городу, на первый взгляд — совершенно бесцельно. И в то же время меня не покидает ощущение, что маршрут хорошо продуман и спланирован заранее. Правда, Оса внес в него коррективы — специально для меня: каждые два часа я должен звонить на работу маме и сообщать, что у меня все хорошо. Чем я занимаюсь? Читаю, смотрю телевизор — в общем, с пользой провожу каникулы. И конечно, жду тебя, мамочка.

Мама могла бы звонить и сама, но оба мы пришли к выводу, что лучше это делать мне: так вырабатывается ответственность, которая, несомненно, пригодится в жизни.

В нужный момент рядом обязательно оказывается телефон-автомат, из которого я совершаю звонок, чтобы в очередной раз соврать о чтении и просмотре телевизионных программ. Иногда я разбавляю вранье про книги враньем про папины фотогалактики, разложенные на полу в большой комнате. Это называется — изучать каталоги; занятие, которое я с недавних пор забросил.

Галактики не очень-то вдохновляют маму.

— Не улетай далеко, солнышко, — говорит она прежде, чем повесить трубку.

Я и не улетаю, я — хороший сын, который дал маме слово, что никогда ее не оставит. Но «никогда» можно немного отодвинуть (пока мама на работе) или вообще перенести в будущее. А в настоящем Оса молча выдает мне мелочь на телефон-автомат. И — ни одной кривой улыбки в сторону маменькиного сынка. Почему он так возится со мной — загадка. Но что-то подсказывает мне: разгадать ее можно будет в конце маршрута, до которого мы никак не доберемся.