Читать книгу "Стален - Юрий Буйда"

Но как только речь зашла о том, как мальчик, спекулировавший жевательной резинкой, стал мультимиллионером, язык Бориса изменился: «решали вопросы», «заносили кому надо», «нам повезло», «нас поддержали» – и почти никаких деталей.

Такова особенность русского бизнеса – он владеет речью, но не имеет своего языка.

– Мы были помпейскими кошками, – сказал он. – Вы знаете, что при раскопках Помпеи археологи не нашли ни одного кошачьего трупа? Собак нашли, а кошек – нет. Кошки почувствовали беду и сбежали незадолго до извержени Везувия…

Ближе к вечеру он наконец заговорил о моем гонораре.

– Нам еще предстоит снимать фильм по этой повести, и мы думаем… – Он посмотрел на жену – она кивнула. – Мы думаем привлечь вас в качестве сценариста. Но это следующий этап, а сейчас… Сто тысяч?

У меня перехватило дыхание, но Лу за спиной мужа покачала головой, и я, проглотив ком в горле, с сомнением протянул:

– Ну как вам сказать…

– Хорошо, сто пятьдесят. – Борис хлопнул ладонью по столу. – Не пора ли ужинать, моя сладкая?

Сладкая ответила ему холодной улыбкой.

За ужином Борис так набрался, что нам пришлось вести его в спальню под руки.

Когда он заснул, мы спустились на террасу, чтобы выпить кофе.

Я чувствовал себя триумфатором, которого по Тверской, устланной стодолларовыми купюрами, под восторженные крики толпы и рев ста оркестров везут к Кремлю в золотой повозке, запряженной Миллой Йовович и Брук Шилдс. Никакого менее глупого образа придумать в тот момент я просто не мог – голова кружилась от допаминов и эндорфинов, кипевших в моей крови. Я был в восторге от прекрасного хозяина, прекрасного дома, прекрасного заката и прекрасной Лу, сидевшей напротив и пытавшейся вернуть меня на землю.

Лу говорила о квартире, которую я наконец-то смогу купить, о риелторах и комиссионных, а я смотрел на нее дурак дураком и улыбался. Но когда я попытался залезть ей под юбку, она сделала строгое лицо и сказала шепотом:

– Здесь же всюду камеры, даже в саду.

Камер не было только в хозяйской спальне и примыкавшей к ней ванной – туда мы и отправились.

На цыпочках прошли мимо широкой кровати под балдахином, на которой спал Борис, проскользнули в ванную, Лу сняла платье, легла на пол и прошептала: «Послюнявь меня, милый, пожалуйста».

Через час-полтора мы вышли из ванной, держа туфли в руках, и двинулись было к двери, которая смутно белела в темноте, но тут вдруг Лу замерла посередине спальни, и я чуть не налетел на нее.

Она не сводила глаз с мужа, развалившегося на кровати под балдахином.

Тело его казалось угольно-черным.

Я легонько подтолкнул Лу, но она сжала мою руку и проговорила вполголоса:

– Он не дышит.

Только тогда до меня дошло, что Борис действительно не подавал признаков жизни. Никаких.

Лу отдала мне свои туфли, приблизилась к кровати, склонилась над мужем, а потом вдруг сказала во весь голос:

– Включи свет, пожалуйста.

Я поставил ее туфли на журнальный столик, стоявший у стены, включил свет, обернулся и увидел Бориса, который лежал на спине, облепленный окровавленными простынями. Его голова таращилась на меня с соседней подушки.

На мгновение мне показалось, что все вокруг – молочно-желтый потолок, бежевый ковер на полу, дверцы стенных шкафов, золотистый торшер в углу, белый телефон на прикроватной тумбочке – забрызгано кровью.

Значит, пока мы с Лу занимались любовью, кто-то проник в дом, убил ее мужа и скрылся. Убийство произошло в двух шагах от нас, за стеной, а мы и не заметили.

– Ты что-нибудь слышал? – спросила Лу.

– Слышал, как он храпит, а потом не до того было…

Лу подошла к окну, отодвинула штору, вздохнула.

– Вот и дождь, – сказала она. – Пойдем.

Я схватил ее туфли, и мы побежали вниз.

Лу решительно направилась в кабинет мужа, включила настольную лампу, легко сдвинула вбок секцию книжного шкафа, за которым – я такое видел только в кино – оказался сейф, набрала код, открыла стальную дверь, присела на корточки, вытащила с нижней полки спортивную сумку.

– Здесь наличные, – сказала она. – Но тебе надо уходить прямо сейчас.

Я вспомнил о камерах видеонаблюдения, о четырехметровом заборе с колючей проволокой, – а ближайшие деревья были посажены в пяти метрах от ограды, – об охранниках с собаками, которых я видел в день приезда, но Лу это знала не хуже меня. В ящике письменного стола она нашла ключ от аппаратной, где находился пульт управления видеокамерами, и без промедления бросилась туда – я едва поспевал за нею со спортивной сумкой и ее туфлями в руках.

– Оказывается, мы зря прятались, – сказала она, когда мы оказались в аппаратной. – Эти люди вырубили все камеры.

– Люди?

– Ну не один же человек все это провернул. – Выключила свет в аппаратной. – Поторапливайся.

Мы прошли через кухню на задний двор и побежали под дождем через поле к экскаватору, который стоял метрах в трехстах от дома.

Вокруг машины были расставлены на треногах фонари, которые освещали канаву, тянувшуюся до забора.

– Трубы меняют, – сказала Лу.

Лу подняла сетку, натянутую над канавой, мы наспех поцеловались, я спрыгнул в траншею и, пригнувшись, двинулся вперед по щиколотки в жидкой грязи, на четвереньках прополз под забором, выбрался наверх, вскинул сумку на плечо и зашагал к лесу.

На то, чтобы добраться до дома, у меня ушло часов пять-шесть, и это были мучительные часы.

Промокший, перепуганный, плохо соображающий, я брел по лесу, спотыкаясь о корни деревьев, падал в какие-то ямы, выползал из оврагов, но боялся выйти на дорогу, где меня наверняка могли подстерегать какие-нибудь хмурые мужики с топорами, которые за версту чуют деньги. Я думал о Борисе, который лежал в луже стынущей липкой крови посреди широченной кровати, о том, как объяснить в банке происхождение такой кучи денег, и о Лу, женщине с маленьким мочевым пузырем. Я думал о том, что мог бы жениться на ней, вдове мультимиллионера и законной наследнице его состояния, жить в роскоши и писать без спешки, но тотчас гнал эти мысли вон, понимая, что она ни за что не выйдет за меня, да и мне это не нужно, потому что я и в самом деле не знал, зачем мне это, а просто хотел денег и Лу, и все больше запутывался, запутывался…

Думал, боялся, брел, надеялся, падал, стонал, полз, волоча за собой сумку и не соображая уже, куда иду, куда ползу, пока не наткнулся на сарайчик, стоявший на вершине невысокого холма, и, к счастью, дверь оказалась незапертой, – вошел, сгреб солому в угол, сел, прижав сумку с деньгами спиной к стене, и забылся тяжелым сном…

Спал я, наверное, часа два-три, а когда проснулся и вышел из сарая, дождь уже кончился.