Читать книгу "Бах - Анна Ветлугина"

Почему он вдруг начал писать музыку? Когда небесное вдохновение впервые коснулось головы ребенка?

Собственно говоря, у него не было шансов избежать композиторства. В те времена профессиональным музыкантом считался только тот, кто умел сочинять. Все вокруг создавали свои опусы, и делали это весьма неплохо. Даже полные бездарности имели возможность создать себе «наследие», тщательно освоив технику музыкального письма.

Композиторские навыки совершенствовались всю жизнь. «Трубачам» приходилось постоянно что-то перешивать и приспосабливать под разные ансамбли и случаи. А органисты — те просто не существовали без владения искусством импровизации. Ведь богослужение — не концерт. Музыкант должен уметь подстроиться под течение службы, на ходу удлиняя или укорачивая исполняемые пьесы.

И конечно, композиторы «росли», переписывая чужие партитуры. Это как у художников: пока не скопируешь большое количество работ старых мастеров — не станешь мастером. Наш герой обожал множить ноты. В течение жизни он сделал бессчетное количество копий — и великолепных музыкантов, вроде Вивальди, и совсем заурядных. Он находил чему поучиться даже у последних.

В различных книгах о Бахе встречается трогательная история о том, как ночью маленький мальчик просовывал тонкую ручонку сквозь решетчатую дверцу шкафа, стоящего в кабинете брата. Он стремился достать… нет, вовсе не конфету, а партитуры Пахельбеля и его не менее уважаемого коллеги, Фробергера, к которым строгий старший запрещал даже прикасаться. Юный гений не представлял себе жизни без этих нот и, лишая себя сна, переписывал их в неверном свете луны. Уж не из-за этого ли впоследствии его поразила слепота, приведшая в итоге к смерти?

Чем же так манили десятилетнего мальчика листки бумаги, исписанные замысловатыми значками, которые еще даже и не музыка? Конечно, постоянно практикуясь, он к своим десяти годам уже мог «слышать глазами», как это умеют делать хорошие музыканты. Но зачем он рвался заполучить себе еще несколько музыкальных пьес, когда хорошая музыка и так постоянно звучала вокруг него? Конечно, Пахельбель мог вызвать у него особое восхищение, но, мне кажется, ему, воспринимавшему звуки как информацию, просто хотелось узнать «что там дальше».

Если верить «Некрологу», из которого брали эту историю баховские биографы, закончилось все грустно. Брат, дождавшись завершения адских полугодовых трудов ребенка (видимо, исключительно из садистских соображений), отнял переписанную партитуру.

Каким же черствым и жестоким предстает перед нами Иоганн Кристоф! В свете этого баховское «Каприччио на отъезд возлюбленного брата» представляется этакой иронической «страшной местью» подросшего мальчика. Ах, какие там язвительные названия частей: «Льстивые уговоры друзей воздержаться от путешествия», «О различных казусах, которые могут приключиться с ним на чужбине», «Всеобщий плач друзей»… Мне приходилось слышал подобные размышления на уроках музыкальной литературы, и не где-нибудь, а в консерваторской десятилетке.

Простому любителю музыки тем более не придет в голову, что у Баха был не один брат. И «Каприччио» посвящено не Кристофу, а Якобу. Тому незадачливому участнику Полтавской битвы, гобоисту шведского короля.

На самом деле не существует никаких подтверждений выдающейся жестокости Иоганна Кристофа. «Лунная тетрадь» несчастного вундеркинда найдена исследователями. В ней есть пометки, сделанные нашим героем, — значит, никто не запрещал ему пользоваться этими нотами. А вот поступки старшего брата говорят в его пользу. Именно он фактически усыновил Иоганна Себастьяна, оставшегося в десять лет круглым сиротой. Он забрал мальчика к себе в Ордруф, где работал органистом и учителем в школе, и дал хорошее музыкальное образование.

Негативные же черты в портрете Иоганна Кристофа, скорее всего, дорисованы сыном Баха — Филиппом Эммануэлем. Навряд ли последний питал особую неприязнь к дяде. Тот умер, когда племяннику исполнилось только семь лет. Вероятно, чрезмерное «устрожение» образа произошло ради красного словца. Филипп Эммануэль принадлежал к новому поколению Бахов, не чуждавшихся блеска и понимавших толк в саморекламе. Даже стиль музыки, в котором работал он и его братья, называется «галантным».

Каким был старший брат Баха на самом деле — нам уже не узнать. Достоверно известно: Иоганн Себастьян покинул его дом в пятнадцать лет, сразу после окончания лицея. Обычно выпускниками этого заведения становились в семнадцать. Юный композитор смог получить диплом на два года раньше. Может быть, из-за желания поскорей избавиться от опеки брата? Но, зная невероятную любовь Баха к учению, легче предположить, что он просто очень много занимался и успел завершить учебную программу раньше других.

Хотя следующий его поступок сильно похож на проявление юношеского максимализма. Окончив лицей, он не стал искать жилья и работы ни в Ордруфе, месте жительства брата, ни в других городах Тюрингии, где проживало множество родственников, которые, как уже говорилось, всегда поддерживали друг друга. Вместе с товарищем по имени Георг Эрдман он собрался в далекое путешествие на север Германии в город Люнебург. Там требовались два мальчика-дискантиста в хор при монастыре Святого Михаэля. Заявку передал им родственник Эрдмана.

Очень авантюрный шаг по понятиям тюрингцев — тащиться чуть ли не на край земли за весьма сомнительным заработком. К тому же Баху уже пятнадцать лет, и требуемый дискант вот-вот сломается. А мужской голос устанавливается не сразу, и никто не гарантирует ему красоту. Вспомним легендарного Робертино Лоретти, погрузившегося в забвение после утраты своего неповторимого мальчишеского тембра.

Но у юного Себастьяна в характере уже проявилась черта, мешавшая в будущем строить карьеру. В самые важные моменты его охватывало упрямство, доводящее порой до крайних поступков. Он портил отношения с нужными людьми, а однажды, в пылу гнева, даже поколотил палкой своего коллегу. Помножим это качество на подростковый возраст, и становится понятным, почему Бах, по воспоминаниям Филиппа Эммануэля, не любил вспоминать свои юношеские приключения.

Итак, он решил освободиться от опеки брата и других родственников и сам пробить дорогу в жизни. Уверенности в своих силах ему хватало, но ставил он не на красивый голос, которым все восхищались. И даже не на игру на струнных (скрипке, альте, возможно — лютне) и клавишных. Будущий композитор считал себя уже состоявшимся мастером контрапункта — ведь целых пять лет он усердно занимался под руководством педантичнейшего Иоганна Кристофа, а тот в свою очередь учился у самого Пахельбеля!

Может быть, именно крах той юношеской самоуверенности воспитал у Баха тягу к постоянному обучению у всех музыкантов, независимо от их уровня?

Но тогда, в апреле 1700 года, покидая вместе с товарищем хорошо знакомый Ордруф, он думал уже не только о музыке. До Люнебурга почти четыреста километров, а общественного транспорта тогда не водилось, кроме разве что лодок на переправе.

Можно себе представить, сколько тревожных ахов и увещеваний услышал он от родственников по поводу тягот и опасностей дальнего пути! Не про себя ли он писал то самое «Каприччио на отъезд»? «Льстивые уговоры друзей воздержаться от путешествия» — страшно, конечно, отпускать, но без него в доме брата станет просторнее. «О различных казусах, которые могут приключиться с ним на чужбине». Мальчик-то все же «домашний», как сказали бы сейчас, хоть и сирота. Правда, в те времена дети взрослели не в пример раньше нынешних.