Читать книгу "Омуты и отмели - Евгения Перова"

– Ладно, идите поешьте. А я с Лешим поговорю.

Леший лежал на диване лицом к стене. Марина легла рядом и обняла его. Они долго молчали: каждый знал мысли другого. Потом Леший вздохнул и повернулся к ней. Глядя в глаза друг другу, они разговаривали без слов. Марина погладила его по щеке, потом взяла и поцеловала несколько раз Лёшкину руку, а он сильно прижал ее к себе, потом отпустил.

– Лёш, если ты скажешь – я уеду.

– Уедешь?

– Да. Ты мой муж, ты решаешь. Если тебе будет легче, я уеду.

– А тебе?

– Ты знаешь.

– Марин, ты же понимаешь… Эта деревня… Я тут счастлив. А дом – это ж не просто бревна! Он… сердце деревни!

– Лёшечка, я все понимаю. Если дом пропадет, ты всю жизнь потом будешь казниться!

– А если с тобой что случится, я вообще жить не смогу.

– Лёша, а если с тобой? Без меня? И я буду знать, что могла бы спасти! А меня рядом не было!

– Хорошо, хорошо. Ладно. Только я тебя умоляю – береги себя.

– Перестань, Лёша, перестань. Со мной ничего не случится.

– Что ж, придется и это пережить. Марин, а ты не видишь? Что там, впереди?

– Не вижу. Будущего пока нет – мы же ничего не решили.

– Я решил.

– Спасибо. Но знаешь, Лёш, это еще не самое страшное. Старшие дети… Они тоже… захотят остаться. Ваня, Митя.

– Нет. За Митю Юля отвечает, а Ванька… Нет.

– Это будет трудно. Подумай сам: Ваньке четырнадцать, он здоровый парень. Ты вспомни себя. Разве ты в его возрасте не рвался бы в бой, а? Ты думаешь, я сама за Ваньку не боюсь? Еще как! Но лишние руки не помешают, а то сколько нас – трое! И Семеныч, если не струсит. Да и вы с Толей не мальчики – ему вон шестьдесят уже, тебе полтинник.

– А, провались оно все! Но чтоб ты с Ваньки глаз не спускала!

– Лёш, муха не сядет!

– Муха! Господи! Смерти вы моей хотите! Нет, уезжаем все. К черту!

Но Марина видела, что он действительно решился.

– А Муська – чтобы уехала! И без разговоров.

Муся! Боже! Марина про нее и не подумала, а ведь девчонка тоже захочет остаться. Будут разговоры, да еще какие, «видела» Марина, но промолчала. Может, еще обойдется? Раздался звучный удар гонга – всех созывали на собрание. Марина с Лёшкой было пошли, но в дверях Марина его задержала и всерьез поцеловала – для бодрости духа.

– Иди, поцелуйщица. Веревки из меня вьешь…

Марина знала, что, приняв решение, он больше не будет думать об этом, а просто начнет действовать: надо это пережить – переживем. Лёшка действительно был здесь счастлив и мечтал, уйдя от дел, поселиться насовсем в этой деревне посреди соснового бора. Он разговаривал с домом, как с живым существом, а дом, кряхтя и поскрипывая, отвечал ему.

– А ты домового-то приманил? – посмеиваясь, спросила у него Марина, приехав весной с младшими детьми.

– А как?

И в тот же день, когда впервые обедали в тереме, Марина взяла первый отрезанный ломоть хлеба и закопала в правом углу под домом: «Батюшка-домовой, приходи к нам домой!» Всю ночь что-то шуршало в разных углах – «Домовой место выбирает!» – шептала Лёшке Марина, а утром они нашли на столе старинную серебряную монету, неизвестно откуда взявшуюся. Марина и сама чувствовала себя здесь так вольно и спокойно, как никогда в городе. И вот теперь – что же, бежать, как говорил Анатолий?

За столом сидел уже весь «колхоз», кроме Скороговорки, присматривающей за младшими детьми. Марина видела, что Анатолий приуныл и заколебался – уж больно хлипко выглядела их армия, если вычесть женщин и детей.

– Ну что, граждане-товарищи! Положение у нас серьезное, про пожары вы всё знаете, новости слушаете. Горит уже совсем близко от нас. Помощи особенной нам ждать неоткуда. Так что предложение такое: срочно собраться и уехать. Всем.

Леший покосился на Анатолия. После недолгого молчания Семеныч сказал:

– Ты, Анатолий, не нагнетай. А то прям запугал. Срочно, быстро. Это ж подумать надо.

– Семеныч, некогда думать!

– Некогда! Ну, допустим, я к племяннику могу поехать, в Кострому. А хозяйство? Куры, козы. Поросенок. Их-то куда девать, а?

– Мне некуда ехать, – робко произнесла перепуганная Иллария, но Анатолий махнул на нее рукой:

– Мы вас с собой возьмем.

– А бабка Марфа? С ней что будешь делать? Тоже с собой возьмешь?

Про Марфу все забыли.

– Нет, Анатолий, я не согласен уезжать. – Семеныч разволновался. – Что такое? Сколько раз пожары были, и ничего. Стоит деревня!

– Ты, друг мой Семен Семеныч, такого пожара в жизни еще не видывал. Не хочу вас пугать, но…

– Да ты посмотри! Дома от леса далеко, трактор есть у нас, опашем – никакой огонь не пройдет!

– А верховой? Семеныч, мы ехали, видели. Там такой ветер поднимается.

– Так смотреть будем, чтобы на крыши не перекинулся. Вода-то есть у нас. Напор такой, что вертолет собьет. Нет, вы как хотите, а я… Я бы остался.

Анатолий с Лёшкой переглянулись.

– Ну ладно. Мы с Алексеем тоже вообще-то думали остаться. И Марина.

– Марина Сергевна. – Семеныч даже привстал и поклонился ей: он Марину чрезвычайно уважал и слегка побаивался, после того, как она в две минуты вытащила его из недельного запоя. – Ну, ежели и Марина Сергевна. Она одна пятерых мужиков стоит.

– Если Марина остается, то я тоже, – Юля сказала это так твердо, что никто не посмел ей возразить, только Аркаша открыл было рот, да так и закрыл, не сказав ни слова.

– Если мама остается, то я тоже, – Митя так точно повторил материнскую интонацию, что Юля улыбнулась.

– Ну вот, нас уже шестеро.

Рита испуганно смотрела на всех по очереди, Иллария задумалась, а Фрося робко подергала Анатолия за рукав.

– А ты даже не затевайся! – Он с тоской посмотрел в ее глаза, быстро наполняющиеся слезами, и погрозил пальцем: – Ты уедешь с Савушкой, и не спорь.

Он обнял Фросю, а она уткнулась ему в грудь и заплакала. Анатолий горько вздохнул:

– Значит, так. Уезжают Фрося с Савиком, Рита с малышом, Илюша, Совята, Ксения Викентьевна и…

– Я остаюсь, – сказала Иллария Кирилловна. – Я подумала, и остаюсь. Вам будет помощь нужна, я пригожусь.

– Ага. И Ксения Викентьевна. Значит, четверо маленьких и трое взрослых. Да, а ваши, Марина? Ваши старшие?

– Да, а мы?! Папа? Мама? Как же мы? Мы не поедем! Мы тоже хотим остаться! – вразнобой закричали Муся с Ваней, которые все это время сидели затаив дыхание, а Леший нахмурился:

– Иван, ты останешься. Но слушаться взрослых.