Читать книгу "Соль. Судьба первородной - Марина Александрова"

— Тебе стоит отдохнуть сейчас, — поднимаясь с кресла, обронил Рэйн и отправился в сторону двери. — Сэптим, — чуть повысив голос, позвал он.

— Да, господин, — в дверях возник пожилой мужчина-человек и, глубоко поклонившись, замер в ожидании приказа своего хозяина.

— Пойдешь со мной, — сказал он и, ни разу больше не взглянув на брата, вышел из своего кабинета.

Эрдан смотрел ему вслед, и постепенно тот задорный огонек неподдельной радости в его глазах от встречи с братом и предвкушения его реакции на известие, которое он принес, исчезал. Плечи поникли, а губы скривились в горькой усмешке.

«Все как всегда…» — подумалось ему, а рука в этот момент взметнулась, чтобы со всей силы швырнуть на пол дорогое пресс-папье.

— Вот яичко, или тестис. Коль в мошонке, то на месте. Ну а если у мальчонки Не окажется в мошонке Ну хотя бы одного, Тогда скажут про него — Этот случай — крипторхизм. Тестис есть, но где-то скрылось, До конца не опустилось. Что ж такое монорхизм? Здесь одно только прошло, А второе не дошло. Третий случай — анорхизм — Неизвестен механизм. И другой совсем ответ, Тут яичек больше нет.

— Да угомонитесь вы уже! — злое шипение оборвало меня на самом интересном. Еще пару минут — и я начала бы петь похабные частушки моей студенческой молодости. — Вы такой старый, а такую непотребщину несете! — возмутился пацан и, кажется, даже собрался с силами, чтобы попытаться дотянуться до меня. — Чего вам спокойно не висится?

— Потому, молодой человек, что мне ужасно не хочется оконфузиться перед вами, — горделиво ответила я и вновь заерзала так, что теперь на всю темницу загремели цепи.

— Чего? Можете фузиться сколько влезет, только хватит уже! Дайте тишины!

— Послушай, мне надо по нужде! Очень надо! И примерно с тех пор, когда моя матушка сподобилась выделить мне горшок, я не привык дуть себе в штаны.

— А придется, — ехидно усмехнулся пацан, явно внутренне радуясь тому, что я буду чувствовать себя неловко, в то время как он почувствует себя отомщенным.

— Ты, — набрав побольше воздуха в легкие, я уж было приготовилась высказать парню все, что следовало бы, как дверь в наш маленький подвал отворилась и на пороге возник рослый, наголо обритый детина в простых тряпичных брюках и сапогах. При всей внушительной комплекции у него были совершенно крошечные поросячьи глазки, такие, что от одного взгляда на него хотелось улыбнуться, если бы я точно не знала, что этот пухлый и розовощекий амбал — мастер пыток семьи Ариен. Об этом наглядно свидетельствовала татуировка в виде крошечной птички на его груди. Мужик молча подошел ко мне и стал откручивать кандалы от специальных креплений, на которых я все это время и висела. Я не пыталась протестовать или что-то спрашивать у этого мужчины, поскольку занятие это было бесполезным. Палачам отрезали языки, как только они вставали на этот путь. Это не было насильственным актом в понимании имперцев. Всего лишь традиция, с которой приходят в профессию. Либо так, либо работай где-нибудь еще… Хотя обычно профессия переходила от отца к сыну. Я уже говорила, что кастовость в Алании была одной из основ правопорядка. Женщины, младшие дети могли перемещаться между родами, выходя замуж или поступая в услужение, но только не наследники семей, если, конечно, по объективным причинам они не могли занять положенный пост. Вот, например, мой бывший пациент оказался натуральным придурком, конечно, его нельзя сажать во главе Ариен. Проще сразу распустить империю. Это так, к слову пришлось…

Как только мои руки упали двумя бесчувственными плетьми, мириады острых иголочек ударили по нервным окончаниям. Я невольно скривилась, но разумно не стала ни возмущаться, ни протестовать. Тем временем пыточных дел мастер ухватил меня за цепь и буквально поволок из камеры, поскольку затекли не только руки, но и ноги. Пока мы шли по длинным мрачным коридорам, я несколько раз падала, колени мои кровили и нещадно болели. Хотя чего это я, болело все. Голова, руки, ноги, желудок… предатель думал о своем, ему-то хоть война, лишь бы пожрать! Шли мы, по моим ощущениям, вечность, на деле, думаю, — не больше двадцати минут до того, как перед нами возникла высокая дверь из темного дерева. Палач резко встал как вкопанный, я же решила обняться на прощанье и врезалась в его широкую спину. Поросячьи голубые глазки злобно сверкнули на меня сверху, я фыркнула… хотела фыркнуть, в результате хрюкнула. Вот и поговорили.

После обмена любезностями я ожидала, что начнется самое интересное. Отворится дверь — и я окажусь в старательно забытом месте. Хотя кому я вру, никогда я не забуду, как пахнет пыточная. Равно как никогда не перестанут сниться мне одни и те же сны, где я оперирую тяжело раненного солдата, находясь в тогда еще королевском госпитале. Операционные там были всем на зависть. Чистые, светлые, просторные, отменно оснащенные. Да и персонал в больнице всегда был вышколенным. Приятно работать. Я беру скальпель и делаю надрез — а уже в следующую секунду это я лежу на столе, в темной комнате, пропитанной человеческими испражнениями, страхом, кровью и болью. И это меня вскрывает не целитель, а палач… Конечно, я пленная, я должна быть допрошена со всей жестокостью, как требует закон военного времени. Вот только он режет, а раны мои не затягиваются ровно до тех пор, пока он не стаскивает с меня «петлю», давая повреждениям исчезнуть, и тогда все повторяется вновь… а я так измождена, что вместо криков боли, от которой агонизирует все внутри меня, вырываются лишь сиплые всхлипы, пока чернота заботливо не укрывает сознание на жалкие доли секунд.

— Нам будет весело, поверь, — холодно сказала я, даже не пытаясь сопротивляться и бежать.

Я пробовала однажды. Теперь знаю, что это бесполезно. Внутри все будто заледенело. Сколько бы я ни храбрилась, страшно мне было все равно.

Тем временем здоровяк, не обращая внимания на мои слова, коротко постучался, а после решительно открыл дверь.

То, что меня привели не в пыточную, стало понятно тут же. Это место скорее походило на рабочий кабинет. Просторная чистая комната, в которой витали запахи бумаги, чернил и дорогого парфюма. Впрочем, обладателя этого самого парфюма я увидела сразу. Он сидел за широким деревянным столом, сложив руки, утянутые в черную кожу, перед собой. К слову сказать, мужчина был весь в черном, даже его волосы и глаза были глубокого черного цвета. Только кожа на лице казалась совершенно бледной, будто давно не знала солнца. Он внимательно смотрел на нас, и чувствовалось, что за его пристальным взглядом сокрыт глубокий проницательный ум. И даже несмотря на то, что внешне он был весьма привлекателен, я бы посчитала его очередным уродцем, если бы не этот острый пронизывающий взгляд, который свидетельствовал о наличии интеллекта. Ну что сказать, я питала слабость к умным людям. Их я могла уважать.

— Присаживайтесь, — заговорил мужчина, указывая взглядом на глубокое кресло перед письменным столом, за которым он сидел. — Трион, сними кандалы, я же просил, — вкрадчиво заметил он, остро взглянув на палача. Толстяк под его взглядом, кажется, вздрогнул и уже немного подрагивающими руками поспешил разомкнуть кандалы, то и дело промахиваясь ключом мимо скважины.