Читать книгу "Испания. Горы, херес и сиеста - Полли Эванс"

Я забиралась все выше и выше. Я уже не получала удовольствия от езды. Силы мои иссякли. Я ненавидела велосипед. Это было настолько омерзительно, что я не испытывала ничего, кроме отвращения. Вскоре мои дела стали совсем плохи, и даже мысли о ногах Индурайна уже не воодушевляли меня. Почему никто не предупредил меня, что езда на велосипеде — это такое мучение? Скажите на милость, что заставило меня оставить уютный офис в Гонконге, мое мягкое, удобное рабочее кресло, ведь кроме этого я еще и получала деньги в конце месяца на банковский счет? За какие грехи мне все это? Должно быть, я просто сошла с ума. Я работала, сидя в уютном кресле (его можно было поднимать и опускать, если повернуть ручку под сиденьем, вспомнила я), а еще можно было бесплатно пользоваться кофе-машиной, и время ее пользования было неограниченно, плюс к этому имелись бойлеры с водой. Господи! Как же болит попа!

Начался дождь. Я остановилась и надела дождевик. Потом дождь стал стихать, затем мне стало жарко. Я съела персик, чтобы подкрепиться. Под тяжестью вещей, лежавших в моей корзинке, он окончательно помялся. Я проехала всего лишь тридцать километров, а в ногах была такая тяжесть, что я с трудом крутила педали. Велосипед вздыхал и стонал подо мной. Вещи только мешали мне. Время от времени я вспоминала, что надо продержаться еще шесть недель, и это было ужасно.

Я пыталась приободриться, отгоняя от себя эти мысли, и сказала себе: «Постарайся найти десять приятных моментов твоего путешествия». Я начала мучительно их искать, словно ищейка, которая идет по следу. Итак, во-первых, я не стала добычей голодной собаки, во-вторых, у меня остался еще один персик, правда, он мятый и вкус у него уже забродивший, а еще у меня есть кое-что из еды, которую я купила в ресторане «Джорданс брекфаст». Но на этом мой список резко обрывался, и больше ничего приятного я не могла вспомнить. Веселое расположение духа, в котором я находилась еще утром, улетучилось. Виной тому был всего лишь невысокий холм.

Снова закапал дождь. Я опять нацепила на себя дождевик. Надавливая на педали, я продолжала двигаться вверх, а затем по кругу. По всему телу бежали мурашки. «Обижаться-то не на кого», — повторяла я дрожащим голосом, всеми силами пытаясь сдержать слезы, жалея себя. Мне представлялось, что мое путешествие будет одним большим удовольствием. Но в первое же утро дела мои пошли так плохо, что я чуть не плакала.

Когда в конце концов добралась до вершины, мои ноги меня не слушались, и я только с третьей попытки смогла их отодрать от педалей. Существовало два варианта. Первый: вернуться, спустившись вниз, но тогда все поймут, что я сдалась. И второй: доплестись до ресторана напротив и перекусить. Это был не самый лучший обед за время моего путешествия, хотя ничего особенно плохого в нем я тогда не заметила. Если бы не туча, нависшая над ним, он смотрелся бы очень даже неплохо. Я чувствовала себя опустошенной. Меня начали одолевать страхи, и стала пропадать уверенность. Я была убеждена, что произошедшее не оправдало моих ожиданий.

Ох! Как бы я хотела сейчас переместиться лет на двести назад! И тогда я могла бы отправиться на воды и, лежа на спине и глядя в потолок, время от времени потягивать маленькими глотками сероводородную воду. К ее запаху быстро привыкаешь. Мне всегда хотелось быть дамой из другого века, когда женщины носили корсеты и падали в обморок при малейшем волнении. Чтобы привести их в чувство, к лицу подносили нюхательную соль, и, сославшись на головную боль, женщины удалялись в свою спальню, при этом им прощались все обиды и прегрешения. Но когда это было? Я-то ребенок постфеминистского периода. Я вынуждена рассчитывать только на мужа, хорошо оплачиваемую работу и свой здравый смысл. Но всего этого у меня не было, и я очень надеялась на то, что путешествие хоть как-то скрасит мое положение. Какая же я наивная! Эти мысли окончательно выбили меня из колеи, а я еще не преодолела и половины пути первого дня моего путешествия.

— Может быть, десерт? У нас очень вкусные пудинги фланы, их невозможно отличить от домашних, — еле слышно проговорила официантка, подмигнув мне, очевидно по привычке.

Это могло бы скорее подействовать на скучающего дальнобойщика, чем на женщину на грани истерии, путешествующую на велосипеде.

— Ах, нет-нет! Не стоит, я спешу! — засопротивлялась я.

Официантка внимательно взглянула на меня. Я, наверное, смотрелась странно в несвежей спортивной форме, к тому же не заказала вина к обеду и отказалась от их вкуснейшего, сладкого, домашнего флана. Конечно, она подозревает, почему я такая бледная и тощая. Наверное, она считает, что в меня следует влить по крайней мере несколько литров оливкового масла, чтобы я поправилась.

За соседним столиком расположились два водителя-дальнобойщика, удобно откинувшись на спинки стульев и вытянув ноги. Время от времени они подливали в бокалы красное вино.

— Сегодня не самый удачный день для катания на велосипеде, — проговорил один из них, тот, который был покрепче и потолще, при этом он глубоко затянулся сигаретой «Дукадос».

Я и сама об этом знаю, сеньор. Нечего мне указывать!

Проезжая по сельской местности Наварры, я прибавила скорость. Мой путь пролегал среди милых деревень с каменными постройками, среди яблоневых садов и великолепных пышнозеленых селений, слегка промокших после дождя. Но у этих деревень темное прошлое: в начале XVII века здесь все повально заразились черной магией. Согласно преданию, в 1608 году в деревне Сугаррамурди, в нескольких километрах от той дороги, по которой я сейчас двигалась, молодая девушка по имени Мария де Химилдеги, участвовавшая в шабаше ведьм, написала донос на другую местную девушку, двадцатидвухлетнюю Марию де Журетегиа. Но та все отрицала, однако улики, предоставленные де Химилдеги, были столь неопровержимыми, что ее доносу поверили. Де Журетегиа поняла, что единственное средство спастись от казни (в то время принято было сжигать ведьм на костре) — во всем признаться, вымолить прощение и по очереди написать доносы на других знакомых ей ведьм. Она сообщила властям, что к черной магии обратилась благодаря своей тете, пятидесятидвухлетней Марии Чипии Барренечеи. Признания посыпались одно за другим, и это продолжалось до тех пор, пока десять ведьм из этой далекой деревни не покаялись в том, что они в течение долгих лет накладывали страшные заклятия и обманывали людей, убивали детей и пили их кровь. На следующий год в городе появилась инквизиция. Тогда арестовали четырех женщин, которые якобы были ведьмами. Де Журетегиа рассказала инквизиторам, что тетя заставляла ее пасти стадо жаб и уменьшала ее до таких крошечных размеров, что она могла проходить сквозь щели в стене. А другие доносили на тех ведьм, которые устраивали оргии, во время которых придавались плотским утехам с дьяволом и друг с другом, а также наряду с этим убивали детей и поедали их тела. В 1610 году во время церемонии аутодафе в Логроньо был рассмотрен донос на двадцать ведьм. Девять из них признались в содеянном. Другие одиннадцать были сожжены на костре. В марте того же года инквизиции было предано сто пятьдесят восемь ведьм из трехсот девяноста жителей крошечной деревни Сугаррамурди. Остальные сто двадцать четыре подпали под подозрение. Всего же в Наварре нашлась одна тысяча пятьсот девяносто ведьм, а одна тысяча триста подпала под подозрение.