Читать книгу "Убит поток - Роман Власов"

– Не, мне надо сыну написать… А то три месяца уже не общались.

– Три месяца? – Цветан качает головой. – Даёшь, братан, даёшь.

Вспышка застаёт Генти Лала за уборкой. Это занятие хорошо успокаивает. Помогает прийти в равновесие. Например, перед экзаменом. Или перед звонком матери.

Он кое-как складывает одежду в стопки. Потом снимает со стены декоративный веник – такими чалмаши выметали песок из жилищ века назад – и некоторое время бессмысленно возит его по полу. Садится на изогнутую кровать, вздыхает. Смотрит на свои неловкие толстые пальцы.

В княжестве за него всё делали послушные забитые слуги. Здесь – точно такие же послушные тихие роботы. Так было всегда, кроме раннего детства: там была пустыня, сильные ветра с края мира, строгая бабушка, работа по дому, вой шакалов по ночам – суровая простая жизнь. Генти всё это давалось тяжело, но при дворе князя оказалось потом намного хуже. Потому что Генти был другой. Очень другой. Как и его отец…

Он вспоминает пир по случаю перемирия в последней чалмашской войне. Приезжал сам Высокий князь – обрюзгший пьянчуга со свиными мутными глазками. И под стать ему был их тогдашний Оранжевый князь. Ещё жирнее. Ещё мутнее. Ещё противнее. И вот они орут, плюются друг в друга слюной над перевёрнутым столом. А за спинами свита. Держатся за оружие. Сопят. Вращают глазами. В воздухе такое напряжение, такая ненависть: кажется, поднеси спичку – и будет взрыв…

Между ними встаёт отец. Говорит. Негромко, спокойно, мягко… «Вот этого казни при первой возможности, – произносит Высокий князь и грузно падает в кресло, – Опасный он». «Так и сделаю», – хрипит в ответ пустынник и машет рындам, чтобы опустили оружие.

Не получилось-таки казнить…

Или получилось? Эта мысль Генти забавляет. Он даже хрюкает пару раз, но тут же крутит большой головой – нет, так не пойдёт.

И вообще, нельзя больше откладывать. Нужно писать матери…

Нет, ещё минутку.

Он выходит в коридор общежития. Здесь пусто, гулко. Работают кварцевые лампы. Все на вспышке. Он делает несколько шагов, смотрит, что нового на стенах. Фотовыставка: роботы возводят конструкции для первой платформы Алговы. Вокруг дикий ещё, морозный, суровый край… Здорово! Вот бы самому однажды придумать что-нибудь этакое! Чтобы для людей! Чтобы ново и смело! Как же здесь всё-таки хорошо! Как же здесь не так, как дома!..

Наконец он подключается к сети и пишет матери через особый канал. Она получает его сообщения по радио через переводчик, механическим голосом. Пользоваться чалмашским языком Генти с какого-то момента перестал. Так получилось.

Он пишет:

– Припадаю к ногам твоим, мама! Прохлады тебе в знойный день!

– И тебе, сынок! Как я рада тебя слышать! Что случилось? – шипит в ответ дешёвый пластиковый динамик.

– Отца убили.

Она осмысляет некоторое время, Спрашивает:

– Какого?

– Князя, – набирает Генти.

– Князя… Значит, это правда, сынок? Здесь все об этом судачат.

Голос у матери старческий, ровный, печальный. Сидит сейчас на коленях, наверное, и ткёт ковёр, полоса за полосой. А за тонкой занавеской – невыносимый полуденный жар пустыни.

– Мама! Следователь спрашивал, могла ли у него быть любовница в Высоком княжестве…

– …

– Прости, мама, но мне нужно знать…

– Любовница… Конечно. Везде, где бы он ни пожелал… Но это так устроено, сынок. Так устроено.

– Я ненавижу его! Ненавижу за то, что он сделал с тобой. С нами. Теперь он получил по заслугам!

Она вздыхает где-то там, за сотни километров отсюда.

– Не надо так говорить. Ты сам будешь князь – ты сам поймёшь, как это… И забудь об этом сейчас. Будет кровь. Большая кровь. Надо выжить, сынок… Как мы всегда выживали.

– Крови не будет! Прогресс-программа нам поможет! Ещё есть день-два. Они разберутся во всём, успеют!

– Это прекрасная сладкая ложь, сынок. Прекрасная сладкая ложь…

Гордей Цуз живёт на платформе в самом сердце города. Идут свободные часы, и всё вокруг гудит, кружится. Мелькают начищенные бока роботов, плывут вагоны монорельса, с гиканьем мчатся друг за другом сёрферы. Один смельчак, в красном шлеме с огненными полосами, зацепился за скобу вагона, разогнался, не рассчитал сил, потерял магнитную волну и рухнул на платформу прямо перед Дидом. Тут же вскочил с криком «Порядок! Порядок!», но согнулся от боли, и теперь сидит на лавочке, поглаживает шлем, ждёт скорую. Лицо у него совсем детское, несчастное.

Вот. Свободное время до добра не доводит.

Дома здесь похожи на детские круглые пирамидки. Все разной высоты, с разными фигурными куполами-наконечниками, и стоят вразнобой. Белые.

В центре платформы – фонтан. Тоже похож на пирамиду. Вода стекает вниз с уровня на уровень. Здесь сидит, обнявшись, парочка. Бегают дети. Плюются друг в друга через трубочки. Кричат. Шумно.

– К кому? – голос женский. Молодой, резкий.

– Здравствуйте! Следственный комитет Алговы. Старший следователь Дидерик. Я хочу поговорить с Гордеем Цузом…

– Комитет-хренотет… – бормочет. – Хренотет-комитет… Нету такого в расписании. За автографом припёрся? Так шиша тебе!

Ого. Цуз, оказывается, известная личность. Дид звонит снова.

– Комитету не требуется согласовывать расписание в свободные часы. Теперь открывайте.

– Да ладно! Ага! Вот так я тебе и поверила!

– Девочка, мне начинает это надоедать.

– …

– Я жду.

– Чё, правда из комитета, что ли?

Это действительно девочка. Подросток. Вся в кислотно-зелёном. На щеках намалёваны чёрные круги. Соломенные волосы собраны в рожки. У дочки Дида на фото в сети – такие же. А в кармане, должно быть, серебристая упаковка жвачек. Мода.

Она замечает его взгляд и будто смущается. Но тут же складывает на груди руки и заявляет:

– А у вас попа из штанов вылезает. Волосатая. Противно!

Дид застывает на месте. Сказать ему хочется много. Слишком много. А он на службе. Поэтому он только громко сопит и пожирает существо глазами.

– Дедуль, к тебе пришли!

– Кто? – раздаётся из-за двери в глубине тёмного пустого холла.

– Следак вроде.

– Великий Боже! Ну, зови.

За дверью раздаётся шум, будто передвигают что-то очень тяжёлое. Шкаф или стол.

– Дед у нас такой, знаете, с придурью… Охренительный дед!.. Только не дрейфите! И поправьте штаны! Давайте-давайте, я отвернусь.

Дид толкает дверь и с опаской шагает внутрь. Охренительный дед тащит волоком из одного угла комнаты в другой огромный чемодан. Кряхтит. Приговаривает: «Сейчас-сейчас». На полках стоят головы роботов с потухшими глазами. На стене рядом с мозаикой из чешуек туатары висит схема грузовой трубы в разрезе. Рабочий терминал окружают тонкие стойки с катушками проводов. По периметру комнаты идёт низкий железный поручень. По нему то и дело прокатывается искра. Воздух затхлый, тяжёлый.