Читать книгу "1661 - Дени Лепе"

— Не бойтесь, сударь, говорите.

— Во дворце Мазарини недавно был пожар, сир. Дымом закоптило даже окна Лувра. Есть раненые, а может, и погибшие.

Король побледнел:

— Кардинал?..

— …пребывает в добром здравии, насколько позволяет ему усталость после всего, что он пережил за последние дни. Его высокопреосвященства на месте пожара не было.

Король жестом прервал д'Артаньяна, кликнул слугу, державшего королевский плащ, и бросил наземь нож на глазах помрачневшего обер-егермейстера, который видел, как вдруг померкла его слава.

— В путь, господа, — велел король. — Пусть скорее готовят кареты.

Король и приближенные вскочили в седла и помчались галопом туда, где их ожидали экипажи и легкий завтрак. Всадники скакали молча в сопровождении трех десятков мушкетеров. Спустившись с холма, они вскоре выехали на дорожку, обсаженную тополями. Вдалеке уже виднелся розовокаменный охотничий домик Версаля. Аспидные кровли отливали холодным блеском в лучах зимнего солнца.

5

Лувр — воскресенье 6 февраля, три часа пополудни

Кардинал Мазарини сидел в постели, погруженный в раздумья. Много лет назад, задолго до того, как болезнь принудила его уделять больше времени отдыху, он полюбил эти мгновения покоя, когда разум его, предоставленный самому себе, выбирал самые неожиданные темы и порой открывал перед ним некогда скрытые от понимания, неуловимые перспективы. Однако сегодня он с досадой был вынужден признать, что, как бы ни старался, с трудом понимал, что же волнует его больше всего.

«Пропажа бухгалтерских счетов — вот что самое досадное, — подумал он, — и некоторые из них никоим образом не должны попасть в руки к врагам. Но куда страшнее другое…»

На его бледном лбу выступил холодный пот.

«Не то чтобы опасность была слишком велика…»

Заслышав быстрые шаги по паркету в передней и чьи-то голоса, Мазарини открыл глаза. В полутьме он расслышал и другие шаги, гораздо ближе. Со скрипом отворилась двустворчатая дверь, и в спальню ворвался поток света. Щурясь, кардинал в недоумении поднес руку козырьком к глазам, пряча их от света.

— Тише, что там?..

Возглас негодования замер у него на устах, как только в освещенном силуэте он узнал королеву-мать — ее лицо.

Кардинал улыбнулся, силясь унять участившееся сердцебиение.

— Это вы, государыня, — проговорил он, беря руку королевы, вставшей у его изголовья. — А я уж было подумал — привидение…

Королева горько улыбнулась. Бледная кожа, зачесанные назад черные волосы, строгое платье — все в ней дышало страхом, заострившим черты ее некогда красивого, нежного лица.

— Полно, государыня, не стоит так тревожиться. Я слег не из-за пожара, напротив, как раз огня то мне и не достает… внутреннего огня, — пошутил министр.

Королева-мать покачала головой — вид у нее был все такой же печальный.

— Не смейтесь, друг мой, прошу вас. Я пригласила моего личного врача — он ожидает в передней. Вам точно не нужна?..

Не выпуская ее руки, Мазарини показал взглядом, что нет.

— Не бойтесь. Хоть сил у меня поубавилось, однако я пока не сказал своего последнего слова и все еще пекусь о судьбе Франции, то есть о вас и о моем крестнике короле.

Заметив в глазах королевы слезы, кардинал крепче сжал ее руку и, распрямившись, заговорил более твердо:

— Не отчаивайтесь, подумайте лучше о том, что мы сделали. А мы были самой Францией, государыня. И главное сейчас — чтобы враги наши не сумели воспользоваться моей слабостью и низвергнуть нас. Никто не вправе ни хулить, ни осуждать Францию, правительство ее и короля. Отныне вы должны все свои силы отдать одной цели: сын ваш король нуждается в вас, ибо вы обязаны служить порукой его незыблемого положения на престоле.

Королева мягко кивнула. В лице министра, с которым ей приходилось делить столько страхов, радостей, побед и поражений, она вдруг увидела отражение своей необыкновенной жизни, сделавшей ее против воли королевой страны, которая когда-то давно казалась ей ужасной; женой короля, которого она так никогда и не узнала и всегда боялась; заложницей в собственном дворце, вечно подозреваемой, поднадзорной и оклеветанной… И вдруг, ради спасения трона сироты, своего сына, она превратилась в воительницу и предводительницу политической партии, способной сокрушать судьбы простых людей и знатных родов…

— Джулио… — произнесла она дружески-примирительным тоном, в котором неизменно находила силы, чтобы сохранять стойкость.

Кардинал прервал королеву, коснувшись кончиками пальцев ее губ.

— Оставьте меня, государыня, не хочу, чтобы вы стали невольной свидетельницей моей усталости…

Королева резко выпрямилась.

— Отдыхайте, друг мой, — тихим, но повелительным голосом проговорила она. — Я буду рядом.

Взглядом из-под полуопущенных век кардинал проводил величественный силуэт королевы Франции до дверей своего кабинета.

6

Лувр — воскресенье 6 февраля, четыре часа пополудни

— Король!

Быстрой, решительной поступью Людовик XIV вошел в спальню, где, прикованный к постели, лежал кардинал Мазарини. Король не успел переодеться, и перед ложем, на котором, опершись на подушки, дремал его всемогущий первый министр, Людовик предстал в чем был — в охотничьем костюме, в забрызганных грязью сапогах, в грязной сорочке и с перчатками за поясом. Его снова поразили желтоватый оттенок кожи больного и особый, полупрозрачный цвет глаз. Сердце короля сжалось, когда он заметил, насколько быстро ухудшается физическое состояние кардинала. Он сел на стул, спешно подставленный камердинером, и какое-то время всматривался в сильно нарумяненное лицо Мазарини, стараясь угадать истинное состояние его здоровья. Прислушиваясь к свистящему дыханию старика, король вспомнил, как, будучи мальчиком, глядел в лицо Людовика XIII незадолго до его смерти. Подобно Мазарини, отец был похож на безмолвного, почти прозрачного призрака. Возле него находился тогда и человек, ныне лежавший в постели. Это он держал за руку испуганного мальчика и слегка подталкивал его к больному, вид которого тревожил, а исходивший от него сладковатый запах вызывал тошноту. Теперь все было в точности как тогда, когда ему ранним утром пришлось бежать из Парижа в Сен-Жермен. В тот день он так перепугался, что смог успокоиться лишь после того, как отчаянно ухватился за руку кардинала и не отпускал ее всю дорогу…

В слабо освещенной спальне, несмотря на предвечерний час, больше не было ни души. Король понимал, что первый министр желал поговорить с ним наедине.

— Я пришел засвидетельствовать вам свою любовь, дорогой крестный. Мне доложили о пожаре, когда я охотился поблизости от Версаля.

При упоминании этого названия Мазарини едва заметно улыбнулся. Охота, Версаль — вот что, насколько ему было известно, больше всего увлекало его крестника…