Читать книгу "На острие меча - Богдан Сушинский"

— То есть все это — кровавые следы Буджацкой орды и Бохадур-бея… — задумчиво осматривал Гяур открывавшиеся с высоты холма камышовые заросли по ту сторону реки. — Ну что ж…

— Они где-то рядом, князь, где-то рядом… — поддержал его замысел старый воин. — Орда сразу уходит, пока не подоспели казаки и польские жолнеры. А кайсаки — нет.

— Почему? Из-за упорства?

— Просто им некуда уходить. У них нет своей земли, как у татар, они бездомные, как степные волки. Бродят неподалеку, выжидают, пока все угомонятся, чтобы опять напасть.

7

Услышав о вызове в ставку главнокомандующего, д'Артаньян взбодрился. Посыльный офицер сказал, что не знает, для чего именно он понадобился принцу де Конде, но граф ясно представлял себе, что понадобиться он мог лишь для какого-то очень важного поручения. А значит, появится возможность вырваться из мушкетерского полка, хоть на несколько дней побыть вне войск, столь же упорно, сколь и безнадежно осаждающих Дюнкерк.

И дело вовсе не в том, что д'Артаньяну хотелось держаться подальше от опасности. Просто фронт был не его стихией. Смерть от испанского ядра или пули во время атаки, когда ты идешь среди сотен воинов, а осколок или пуля выбирает тебя, и ничего при этом не зависит ни от твоего умения владеть шпагой и мушкетом, ни от твоей отваги, — казалась ему абсолютно бессмысленной. Он предпочитал честную схватку с противником.

— Что это вы приуныли, господин граф? — ворвался в его сосредоточенное молчание голос лейтенанта Дортье — так звали посыльного. — Смысл поручения главнокомандующего мне неизвестен, однако адъютант обмолвился, что речь пойдет о Париже.

— А я как раз обдумываю план захвата Дюнкерка, — проворчал д'Артаньян, словно бы не расслышал о Париже. Он слишком дорожил минутами одиночества, пусть даже сугубо внутреннего, и слишком ценил минуты молчания, чтобы позволять кому-либо врываться в них.

— У вас какой-то особый план? — без тени иронии поинтересовался Дортье. — Тогда принц не зря вызывает вас к себе.

— У меня гениальный план. Я решил в одиночку сражаться против всего гарнизона.

— Хотел бы я видеть, как это у вас получится, — скривил губы лейтенант, поняв, что мушкетер намерен поиздеваться над ним.

— Очень просто. Каждое утро я буду подходить к воротам крепости и вызывать на дуэль одного из испанских офицеров. Как только погибнет последний из них — часть испанских солдат в панике бросятся к кораблям, а часть выйдут с белыми флагами и бутылками шампанского.

— А что, в этом что-то есть от настоящей боевой стратегии, — рассмеялся Дортье. — Готов разделить с вами славу освободителя Дюнкерка. Испанцам придется выходить по двое.

И надолго умолк. Убедившись, что разговорчивость лейтенанта на этом иссякла, д'Артаньян вспомнил о письме барона Вайнцгардта. Непростительным неуважением к раненому барону было то, что оно до сих пор лежало у него в кармане непрочитанным.

«Господин д'Артаньян, — обращался к нему лейтенант-драгун. — Еще раз подтверждаю, что я обязан Вам жизнью. Даже умирая, хотел бы считать Вас своим спасителем. Вы сделали все, чтобы вернуть меня к жизни. Говорят, я потерял много крови, но рана не тяжелая. Врачи обещают вновь поставить меня в строй. Правда, не думаю, что это произойдет так скоро, как бы мне этого хотелось.

Господин граф, Вы оказали бы мне еще одну неоценимую услугу, если бы, побывав в Париже, смогли навестить мою сестру, баронессу Лилию Вайнцгардт. Наши родители умерли. Оставшись без родительского попечительства, семнадцатилетняя баронесса прибыла в прошлом году в Париж, чтобы оставаться поближе ко мне.

Передайте, если будет на то Ваша воля, что повидаться с ней в ближайшее время, как обещал, я не смогу, командир полка не разрешает мне убыть из части. О ранении, естественно, ни слова: ложь во спасение. И еще. Самое важное. Буду вечным должником, если вы окажетесь в состоянии внести плату за обучение и содержание юной баронессы. Сумму назовут в пансионате Марии Магдалины маркизы [3] Дельпомас. Он находится в пригороде, в “Лесной обители” маркизы. Это в лесу, неподалеку от южных ворот. Деньги я верну сразу же, как только смогу выйти из госпиталя. А пока что, извините, поиздержался. Заранее благодарен. Верю, что Вы не оставите Лили в беде, как не оставили меня.

С искренней признательностью. Барон фон Вайнцгардт».

А чуть ниже подписи барона, тем же, слегка дрожащим, женским почерком было выведено: «Со слов барона — сестра монастыря кармелиток Стефания».

— Барон, как я понимаю, ваш друг? — спросил д'Артаньян гонца-лейтенанта.

— Не смею утверждать это. Познакомились мы совсем недавно и совершенно случайно. Если я верно понял, Вайнцгардт саксонец, а это народ замкнутый и заносчивый.

— Как же тогда это письмо попало к вам? Ведь мы расстались с бароном какие-нибудь два часа назад.

— По пути к вам встретил повозку с бароном. У колодца. Там собралось несколько повозок с ранеными, их поили и перевязывали. Узнав, что мне приказано разыскать вас, Вайнцгардт попросил минут пять подождать, а перевязывавшую его сестру Стефанию усадил за лист бумаги. Я посмел предположить, что речь может идти о вашей поездке в Париж, и это его вдохновило.

Д'Артаньян на мгновение представил себе окровавленного, едва пришедшего в себя барона, диктующего письмо сестре милосердия. Не хотел бы он разделить участь Вайнцгардта. Графу уже приходилось бывать в госпитале. Страх перед кошмаром палат, очевидно, будет преследовать его всю жизнь.

— Как барон чувствовал себя? Письмо есть письмо, а в жизни…

— Я не доктор. Скажу только, что это послание стоило ему больших усилий. Очень больших. Но даст Бог… Госпиталь недалеко отсюда, в городке, рядом с монастырем. Наверно, Вайнцгардт уже там. Навещу, как только вернусь из Парижа. Правда, этот визит окажется менее приятным, чем визит к баронессе Лилии Вайнцгардт. Извините, барон диктовал довольно громко. Жаль, что поездка в Париж предоставляется не мне.

— Вы забыли уточнить, барон, что речь идет о визите к очень юной баронессе, — напомнил д'Артаньян, вздохнув по поводу своего возраста.

8

Сирко проснулся от грохота колес. Отфыркиваясь, встряхнулся, словно вынырнул из холодной глубины реки, и сразу же привстал в стременах.

Разбитая каменистая дорога круто сбегала в широкую, обрамленную огромными валунами и малахитовыми россыпями кустарника долину. Передние повозки, идущие вслед за авангардной полусотней Гурана, уже были далеко внизу. Его же конь, словно почувствовав, что всадник впал в полуобморочную дрему, отошел в сторону, забрел в проход между двумя гранитными утесами и теперь мирно жевал траву.