Читать книгу "Притворяясь мертвым - Стефан Каста"

Иногда я веду себя чудно, делаю все шиворот-навыворот.

Я должен долго сосредотачиваться на обычных повседневных вещах, которые другие совершают не задумываясь, например: налить мясной соус, завязать шнурки или сходить в туалет. Когда я стою в столовой и подходит моя очередь накладывать еду, вся школа делает шаг в сторону, потому что всем известно, что пара рыбных палочек обязательно угодит в тех, кто стоит рядом со мной.

Кристин боится, что у меня какие-то нарушения в мозгу. Но я знаю, в чем причина. Я слишком много думаю. Я постоянно думаю, если мои руки и ноги ничем не заняты. Мои мысли как птицы. А мое лицо как театр. Все, о чем я думаю, отражается на нем. Люди, которые плохо меня знают, думают, что у меня что-нибудь болит или я сержусь. Туве тоже сначала так считала. «Что случилось, Кимме?» — спрашивала она. Но причина была в другом.

Крик Туве отвлекает меня от размышлений.

— Что? — кричу я ей в ответ.

— Филип говорит, что глухари — крупные, как собаки, — повторяет она.

— Ну да, — кричу я.

Мне нравится болтать с Туве о птицах. О жаворонках, зимородках и крупных, как собаки, глухарях. Когда мы касаемся друг друга взглядом, весь остальной мир бледнеет, а птицы уходят на второй план.

Может, это только мои чувства? Я подчиняюсь инстинкту, иду по следу, не зная наверняка, куда он ведет и кому он принадлежит: птице или рыбе. Всегда ли о таком знают? А если знают, то не потеряет ли тогда жизнь свое очарование?

Вот так я размышляю. Все из-за монотонной езды. Я закрываюсь от окружающего мира, погружаюсь в себя и жму на педали. Лишь невзначай отмечаю проплывающий мимо пейзаж. Поля, на которых бесконечной щетиной мелькает первая зелень. Край рва, в котором плавает все, что только можно: пакеты из «Макдоналдса», пустые пачки из-под сигарет, полоса цветущей мать-и-мачехи, сухо шуршащая на ветру пленка из кассет, использованные прокладки.

Вокруг нас лес. Ели, сосны и березы. Иногда между стволами мелькает озеро. Мы проезжаем мимо красных дачных домиков с деревянными изгородями со стороны дороги и крестьянских подворий. Мы целую вечность поднимаемся на холмы, а затем с опасной для жизни скоростью летим вниз.

Филип замечает мертвого зайца, все останавливаются и глазеют на него.

— Это полевой заяц, — говорит Филип, переводя дух у своего велосипеда.

Заяц оказывается довольно крупным. Кажется, что он спит.

— Должно быть, его сбили совсем недавно, — говорит Туве.

— Водители — убийцы проклятые, — говорит Пия-Мария. — Ненавижу машины.

Филип кладет свой велосипед в канаву и садится на корточки рядом с Пией-Марией. Он поднимает зайца за заднюю лапу. Пия-Мария наклоняется, не слезая с велосипеда.

— Он правда умер? — спрашивает она.

— Ясное дело, — отвечаю я. — Думаешь, он притворяется мертвым?

Пия-Мария присаживается на корточки перед зайцем.

— О, какая у него мягкая шерсть. Разве можно так поступать с животными?

Филип переворачивает зайца, и мы видим, что у того нет одного глаза. Пия-Мария встает и идет к своему велосипеду.

— Один глаз отсутствует, — говорит она.

— Это сороки, — поясняет Филип. — Они всегда в первую очередь выклевывают глаза. Для них это лакомство.

— Какая мерзость, — говорит Туве.

— Разве можно так поступать с животными? — повторяет Пия-Мария.

— Раз он целый, — говорит Филип, — возьмем его с собой.

Он крепко привязывает зайца поверх поклажи, и когда мы едем дальше, многие «убийцы проклятые», сидя за рулем своих автомобилей, таращатся на нас. На Туве с темными кругами под глазами, на Пию-Марию, завязавшую свою куртку на талии, на меня, вихляющего то вправо, то влево, на красную от первого загара макушку Манни, но больше всего — на нашего лидера, Короля Филипа, который возглавляет наш маленький караван с мертвым зайцем, привязанным поверх рюкзака.

Возможно, уже тогда мне следовало бы насторожиться. Возможно, заяц был знаком.

Смысл жизни

Заяц напомнил мне об одном эпизоде. Филип и Манни шли в город, и мне пришлось составить им компанию, так хотел Филип. Он болтал о чем-то, не помню о чем, скорее всего о птицах. Внезапно он остановился. Указал пальцем на тротуар. Прямо перед входом в торговый центр лежало собачье дерьмо приличного размера. Темно-коричневое, несколько дециметров в длину, оставленное собакой крупной породы, типа немецкого дога или волкодава. Оно напоминало «лежачий полицейский», их полно на дорогах вокруг ратуши. Кристин никогда их не видит, хотя ездит там пол своей жизни. «Вот черт! — восклицает она. — Жизнь не станет лучше, потому что моя машина постоянно ломается!»

Но эту кучу увидела бы даже Кристин. Она уже привлекала внимание, возможно, из-за того, что Филип стоял и показывал на него пальцем. Прохожие смотрели то на дерьмо, то на Филипа, словно это он сделал.

То, что он сделал потом, вероятно, только усилило их подозрение, потому что Филип сел на колени перед кучей и обеими руками взял ее.

Я слышал, как среди зевак на тротуаре пронесся шепоток. Манни загоготал. Филип выглядел невозмутимым. Держа дерьмо в правой руке, он поднял его на свет и, прищурившись, посмотрел на него. Люди стали переговариваться. Какой-то мужчина в спецодежде столяра крикнул что-то Филипу. Тот кивнул нам и пошел по улице, так и неся дерьмо в руке.

Мы отошли на некоторое расстояние, и я больше не мог сдерживаться. Я расхохотался. Но Филип не смеялся. Он серьезно смотрел на меня.

— Разве это не странно, Ким, что мы боимся этого больше всего?

Он держал дерьмо на уровне лица, и мне пришлось замедлить шаг, чтобы не оказаться слишком близко.

— Странно, — ответил я.

— Вот это — единственный натуральный продукт, который мы, люди, производим. А также — очень полезная вещь. Обычная моча — самое лучшее в мире удобрение. Ты знал это, Ким? Нам следовало бы задорого продавать свою мочу И все же мы считаем это чем-то отвратительным. Это же — отрасль экономики. Это то, благодаря чему существует все живое. Люди ошиблись. Мы родились из лона женщины, Ким. Настоящая ценность жизни, ее смысл, заключается в дерьме и моче.

В какой-то момент я перестал слушать Филипа. Вместо этого я думал о Туве.

Я очнулся от своих мыслей, когда Филип выбросил кучу в кусты неподалеку от Немецкой церкви.

— И все-таки это было обычное собачье дерьмо, Филип, — сказал я.

Другой мир

Дом бабушки Туве расположен у подножья холма. Я слишком поздно замечаю, что Филип и другие тормозят, и, чтобы не столкнуться, сворачиваю в сторону и врезаюсь в красную деревянную изгородь, идущую вдоль дороги. Трещат рейки.

Я довольно сильно оцарапал левую ногу, содрал кожу, и теперь красное пятно саднит и жжет.