Читать книгу "Рецидивистка - Александр Звягинцев"

Во-первых, очень поразило Корчака то, что на приобщенном в качестве вещественного доказательства кухонном ноже, которым, по версии следствия, было совершено убийство, не было обнаружено никаких следов крови. Но следствие объясняло это тем, что поздно ночью шел дождь и смыл всю кровь с орудия убийства.

Во-вторых, один из свидетелей, Тимофей Болаболов, утверждал, что человек, который бежал с танцплощадки, был в желтой рубашке. Тогда как Шуляков был одет в голубую сорочку.

В-третьих, подсудимый, на вид совсем юный, худой, светловолосый парень, хотя и показался ему нервным и обидчивым, но держался удивительно твердо. О происшедшем рассказывал четко и ясно. Вот видит обидчика, вот бьет его ножом, вот бежит, вот бросает нож в кусты, вот приходит домой, наконец, стирает рубашку… Зачем-то раз упомянул погибшего брата Николая. На наводящие вопросы адвоката, пытавшегося вывести Шулякова из-под удара и хоть как-то смягчить его обвинение, вообще никак не реагирует. Напротив, полностью признавая свою вину, как по заученным нотам все то же повторяет снова.

И только один раз, когда мать зашлась в рыданиях и на весь зал запричитала: «Не ве… е… рю… ю, не ве… е… рю… я в это!!!» — Шуляков закрыл глаза и, тяжело сглотнув подошедший к горлу комок, тихо прошептал: «Мама, не надо, не плачь… Я тебя очень прошу…»

И все это не прошло мимо внимания многоопытного Корчака — уж очень это походило на самооговор. Ну почему он это сделал? Это предстояло выяснить!

Суд удовлетворил ходатайство прокурора и вернул дело на дополнительное расследование.

Как только дело поступило в прокуратуру района, Сидор Артемович поручил его расследование другому следователю, а сам в тот же день вызвал на допрос Шулякова. Он вспомнил, что наиболее продуктивным методом воздействия на обвиняемого в таком случае считается рациональное убеждение, направленное на создание мотивации для сообщения правдивых сведений. То есть, говоря не суконным, а человеческим языком, надо попытаться поговорить с Шуляковым по душам и убедить его, что ему следует сказать правду. Пусть ему свою жизнь почему-то не жалко, но он должен осознать, что преступник будет гулять на свободе и совершать новые преступления, а суровый приговор может просто убить его мать…

Обо всем этом Корчак сказал парню во время допроса, но тот сидел, уставившись в пол, и, не поднимая глаз, твердил свое:

— Я это сделал. Я…

Допрос, который провел новый следователь, тоже ничего не дал. В прокуратуре района об этом узнали и стали шушукаться по кабинетам, ерничать. Из прокуратуры области тут же прислали зонального прокурора следственного отдела, чтобы он изучил дело и разобрался в ситуации. Тот попытался убедить Сидора Артемовича в поспешности поступка. Но не тут-то было!

На вид грузный и неповоротливый, Корчак был человеком холерического темперамента и быстрой реакции. Хотя среди прокурорской братии и не слыл скорохватом. Природная мудрость постоянно сдерживала его буйный нрав, давая возможность сначала все обдумать, а затем уже принимать хорошо просчитанные и взвешенные решения, — а на это всегда требовалось время. Наверное, поэтому по тем делам, к которым он прикладывал руку, никогда не было лиц, незаконно арестованных и оправданных судами. В то же время Сидор Артемович совершенно не терпел, когда кто-либо бесцеремонно или некомпетентно вмешивался в его профессиональную деятельность, и сразу давал по сусалам, невзирая на должность, звания и заслуги.

И в этот раз Корчак как кремень стоял на своем. И не только стоял… Он действовал — интересовался связями обвиняемого, его друзьями, знакомыми, увлечениями, поведением. И кое-что узнал. Например, ему удалось выяснить, что Сергей Шуляков был тихий и нелюдимый. Болезненно застенчивый. В армию не взяли по здоровью. Корчак даже консультировался с психологом — мог ли такой человек вообще взяться за нож? Доктор ответил туманно: в обычной ситуации, конечно, нет, но вот в состоянии аффекта, кем-то подстрекаемый, мог и сорваться, не отдавая себе отчета, что делает…

Единственным ярким моментом в жизни Сергея был брат, офицер. Он был для него иконой. Приезд брата всегда становился главным праздником в семье. Когда он погиб, Сергей переживал страшно и с тех пор всегда носил с собой его фотографию в военной форме.

— Парень загнал себя в угол, — размышлял Корчак, — и уже не может отыграть назад. Но почему?.. Брат!.. — вдруг осенило Сидора Артемовича. — Тут что-то связано именно с братом Николаем, — интуитивно почувствовал он и сразу же стал выяснять, кто дружил с Николаем, кто служил с ним и пересекались ли пути-дороги Сергея с этими людьми. Вскоре он выяснил, что на «Жабу» иногда захаживал ранее судимый сослуживец Николая Илья Рыженко. В день убийства его тоже видели здесь. И на нем была желтая рубашка. После случившегося Рыженко исчез из города и больше не появлялся. Допрошенный еще раз, но уже новым следователем, свидетель Болаболов, осмотрев фотографии Рыженко, с большой долей вероятности утверждал, что убегающий в желтой сорочке парень издалека внешне был очень похож на Илью.

— Да… а… а… Судя по всему, Рыженко еще тот фрукт. Крученый парень, — подумал вслух Корчак и немедля поручил следователю выяснить, не проходит ли он еще где-нибудь по делу.

Вскоре следователь доложил, что проходит — по делу Буркина, обвиняемого по статье 208 Уголовного кодекса УССР (а все эти события происходили на Украине) в вовлечении несовершеннолетних в занятие азартными играми. И что самое интересное — Буркин, характеризуя Рыженко как азартного картежника, сообщил следствию, что тот был хорошо знаком с убитым Скачковым. Они неоднократно бывали у него в доме и играли на деньги в карты. Но не так давно поссорились…

Повторно проведенная биологическая экспертиза, тщательно исследовав разобранный на части по требованию прокурора нож, нигде не установила следов крови человека. Зато установила остатки крови животных на внутренней части деревянной ручки ножа, прилегающей к металлу. Следствие выяснило, что в день убийства мать Сергея готовила жаркое и резала им мясо. Затем помыла нож и положила в ящик кухонного стола.

Это было уже что-то. И в корне меняло вектор расследования!

Для такого матерого волка, каким был Корчак, новых установленных обстоятельств было вполне достаточно, чтобы вывести следствие на более высокий виток работы и вплотную приблизиться к раскрытию преступления. И, как уже было не раз в его долгой прокурорской жизни, именно в такие минуты обострялась интуиция, мозг искрил и дымился. Он чувствовал, как в жилах закипала кровь, а сердце начинало биться все сильнее и сильнее в ожидании сладкого для него момента. Момента истины! В это время он забывал все вокруг. Это было его время. И что было особенно интересно — многочисленные болячки переставали его терзать и уходили в подполье. А он, презрев все авторитеты, всю подневольность сложившихся стереотипов поведения и провинциального бытия, все же продирался к намеченной цели.

За такую упертость и ершистость его многие недолюбливали, поэтому выше прокурора района он так и не прыгнул. Зато преуспел в профессии. И за это его коллеги высоко ценили. В такие периоды он работал днем и ночью, отдыхая по три-четыре часа в сутки. Прокурорские шутили: «Корчак, как пружина, силен под нажимом».