Читать книгу "Харбин - Алексей Воронков"

Леший так разошелся, что ему стало жарко в своем овчинном одеянии, и он даже попытался его сбросить, но потом вдруг передумал, увидев, как изо рта Александра выпорхнуло чуть заметное облачко пара.

– И где же твой дом? – спросил Болохов.

– Мой-то? Мой в Тверской губернии, – ответил сосед. – Там и семья моя. Жинка, старая мамка да дети еще… Трое уже взрослые, а вот остальные пять… – Он как-то отчаянно махнул рукой. – Их растить еще да растить, а тут того и гляди посадят на подводу и вывезут куда-нибудь в Сибирь. Но это еще ладно, а то ведь могут и в каталажку посадить на гольную воду с сухарями. А еще я слыхал… – Он наклонился к Болохову и этак заговорщицки полушепотом: – Еще я слыхал, что расстреливают нашего брата по чем зря… Ты как, не в курсе этой политики? Нет? А я, правда, слыхал…

«И не ослышался», – чуть было не сказал вслух Александр. Он-то знал лучше других, что происходит сейчас в стране. Именно их ведомству сегодня приходится проводить эти суровые революционные законы в жизнь. Бывало, задумывался Болохов: а все ли у нас идет правильно? Может, зря мы и нэп тот свернули, и в колхозы людей загоняем? Ведь при Ленине все по-другому было. Он знал, что делал. Вот и новую экономическую политику не случайно разработал взамен «военного коммунизма», заменив продразверстку продналогом. Был голод, люди хлеб по карточкам получали, а тут вдруг с приходом мелких капиталистических предприятий и частной торговли продукт на прилавках появился. Вот тогда-то и возник этот настоящий, а не тот прежний, декларативный союз рабочего класса с крестьянством, когда стали развиваться связи социалистической промышленности с мелкотоварными крестьянскими хозяйствами. Все это обеспечивало быстрое восстановление народного хозяйства и начало его социалистической перестройки. А тут вдруг взяли да порушили все. И сразу в стране начался голод. Вон сколько народу повымирало за эти последние месяцы. И все оттого, что жрать нечего. Ну зачем, зачем нужно было ставить все с ног на голову? Неужто в правительстве не нашлось ни одного умного человека, который бы взял да высказался против нового курса партии? Но об этом вслух Александр говорить не мог, помня о том, что теперь каждое слово, сказанное против партии, становится смертельным приговором. Это еще недавно можно было дискутировать по любому поводу, а теперь пришли иные времена. Партия закручивает гайки, вот и нужно быть предельно осторожным. А он, Болохов, чекист, и ему вообще преступно держать в голове крамольные мысли.

– А что ж от семьи-то уехал? – чтобы остановить поток тех самых крамольных мыслей, спросил он бородача.

Тот тяжело вздыхает.

– Да вот решил поглядеть, как там, у океана, люди живут, – проговорил он. – Говорят, жизнь там вольная – не в пример нашей. И земли столько, что некому ее обрабатывать. Если что, туда и перевезу семью-то. Но прежде все же надо поглядеть…

«Хитрый ты Митрий, – усмехнулся про себя Александр. – Впрочем, настоящий хозяин и должен быть таким. Прежде чем отрезать, семь раз отмерит. Только хочу тебя разочаровать, мил человек: и на Дальнем Востоке нынче та же петрушка. И там нэп прикрыли, и там полным ходом идет раскулачивание. Отсюда и крестьянские бунты по всей стране. Что-то будет дальше?..»

Открылась дверь, и на пороге в сопровождении молодой дамочки, одетой в новое габардиновое пальто с лисьим воротником, и военного появилась толстая пожилая тетка, замотанная в козью пуховую шаль.

– Ой, здравствуйте, люди добрые! – протискиваясь в купе, громко проговорила толстуха. Увидев, что там одни мужики, немного сконфузилась и с упреком глянула на стоявшего за ее спиной молодого человека в длинной шинели и нахлобученной на глаза буденовке. Мол, видишь? А ты говорил…

Что он там ей говорил – никто не знает, только военный вдруг наклонился к ее уху и шепнул:

– Мама, не беспокойтесь! Никто вас не обидит. Я поговорю с проводниками…

Мужчина внес в купе новенький фибровый чемодан, а следом и лукошко с продуктами. Чемодан он оставил прямо в проходе, так как из-за больших габаритов его нельзя было нигде спрятать, а лукошко засунул под столик.

– Ну, мама, мы пошли – что уж ждать-то? – произнесла молодая дамочка и поправила на голове свой белоснежный вязаный берет.

– Идите, детки, идите… – вздохнув, сказала тетка. – Дайте только я вас поцелую…

Прощаясь, она для порядка всплакнула. Когда же провожающие ушли, тут же, утерев слезы, включилась в дорожную жизнь. Прежде всего она попросила человека, похожего на лешего, освободить ей место у окна, сославшись на то, что она собирается отужинать.

– Может, нам выйти пока? – спросил ее Болохов.

Та замахала руками.

– Да нет-нет, что вы!.. Сидите… Я вот только спросить хочу: вы, случаем, не собираетесь курить в купе?

Болохов покачал головой.

– Я вообще не курю… может, только вот этот товарищ?.. – Он указал глазами на соседа. – Но мы его попросим, чтобы он в тамбур выходил…

Тот скривил физиономию.

– И тут, дьяволы, жизни не дают… – простонал он. – Ладно, что уж там… Могу и в тамбуре покурить.

– Ну вот и договорились, – улыбнулся Болохов. – Так, может, нам все-таки выйти? – снова повторил он свой вопрос, обращаясь к тетке. А та:

– Не тревожься, милый. Я вот попросила человека, чтоб он мне местечко уступил, – вот и хватит…

– Да садись, садись, а я на свою полку полезу, – прохрипел сосед в овчине. Допив до конца бутыль, он совсем окосел и ему потребовался покой. На старые дрожжи оно всегда так. Глотнул – и спекся. «А иначе, – думал Болохов, – этот леший еще долго бы духарился. Это хорошо, если он не буйный, а то ведь бывают такие, что в пьяном угаре готовы и к столбу прикопаться».

– Сынок, угощайся, – расстелив газету на столике и обставив ее продуктом, предложила Александру тетка. В отличие от пьяного лешего, он, видимо, вызывал у нее доверие, и потому она решила на всякий случай расположить его к себе. – Вот тут курочка, вот яички, вот сало с чесночком, а это колбаска… Ешь, милый…

Болохов сглотнул голодную слюну, хотя перед тем, как отправиться на вокзал, он успел забежать в рабочую столовку возле бывшего завода Гужона и поесть.

– Нет, спасибо, я сыт, – проговорил он.

Тетка шмыгнула носом.

– Ну, смотрите, а то бы поели… Мне все равно всего не съесть за дорогу. А продукт портится, – сказала она.

– А вы куда едете? – не преминул задать ей обычный в таких случаях вопрос Александр.

Та на мгновение задумалась. А правда, куда она едет? Ах да…

– Я это… в Иркутск еду, миленькай, на Байкал… Слыхали?

Ну как же не слыхать! В марте двадцатого года ему вместе с товарищами пришлось с боем брать этот город. Его тогда даже легко ранило.

– Слыхал, но быть не бывал, – соврал Болохов.

– А вот мой зять… Да вы его видели – он провожал меня сегодня… – объясняла тетка. – Так вот он со своим эскадроном освобождал Иркутск от Колчака. Там и познакомился с моей Анькой. А когда война закончилась, он приехал за ней и увез в Москву. Тут он в академии учился. А теперь вот стал большим начальником…