Читать книгу "Заговор обреченных - Богдан Сушинский"

– Вот это другое дело, – мрачно пробубнил Гиммлер. – Тогда, может быть, есть смысл сразу же встретиться с этим вашим… Жиленковым? Знаете, полковник, у нас, в штабе командования СС, как-то не принято пожимать руки покойникам.

– С вашего позволения, я поговорю с самим Жиленковым. Думаю, отказа не последует. Но формальность есть формальность.

– Так вы еще не беседовали с ним… – грустно констатировал Гиммлер, с сожалением глядя на полковника. – Придется перевести вас в действующую армию, штандартенфюрер. Редакторское кресло действует на вас деморализующе.

5

Генерал благоговейно снял со своей груди овеянную французскими духами головку Сото, осторожно, чтобы не разбудить девушку, оставил распутное ложе и подошел к столу. Полрюмки рисовой водки не могли ни утолить его похмельную жажду, ни избавить от утренней «любовной одури».

Ночь, которую он только что прожил, относилась к тем его бурным, «налетным» – как называл их Семенов со времен своего атаманства – ночам, что еще вполне были ему по чину и карману, однако уже давно становились не по здоровью. И ничего тут не поделаешь. Осталось лишь смириться с этой прискорбной истиной. Вот только смириться генерал не мог: казацкая удаль никак не усмирялась.

Генерал взглянул на безмятежно спавшую девушку. На сей раз «налетную» ночь делила с ним Сото, что в какой-то мере оправдывало его. Тем не менее… Пора бы попридержать коней.

Командующий прошелся взглядом по оголенному бедру девушки, по розоватому соску, едва заметно проклевывающемуся сквозь перевернутую вверх донышком пиалу груди, и решил, что, пожалуй, сегодня он слишком жесток по отношению к себе: еще четвертинка рюмки не помешает ни ему, ни его ангелу-хранителю. В конце концов, не зря же именно эту рисовую погань употребляют перед своим последним полетом их камикадзе.

Вершины горного хребта напоминали далекие лесные костры. Бледновато-розовое пламя их мерно полыхало в поднебесной синеве Большого Хингана, сливаясь в сплошное утреннее марево – холодное и безучастное ко всему мирскому. Не отводя взгляда от этого пламени, генерал вновь опустошил свою рюмку и, блаженственно крякнув, вернулся к девушке.

Поцелуи его были едва ощутимыми, а потому порочно-невинными. С трудом отрываясь от теплой нежной шеи с призывно пульсирующей сонной артерией, Семенов припал к груди Сото, словно к священному источнику, и почувствовал, что нет ни силы такой, ни воли, которые заставили бы его прервать это душевное омовение.

Девушка пошевелилась во сне и, по-детски потягиваясь, перевернулась на спину, одну ногу откинув в сторону, другую изысканно подогнув.

Поцелуи, которыми стареющий генерал покрывал нежную кожу ее живота, становились все более затяжными и отчаянными. У лобка мужчина взревел, как раненый зверь и, обхватив дрожащими руками бедра девушки, приподнял их, приближая к себе…

Стук в дверь показался ему зовом из иного мира. Все еще поддерживая бедра, словно чашу святого Грааля, Семенов затравленно оглянулся. Стук повторился, но теперь он прозвучал резче и настойчивее. Только после этого генерал сдавленным голосом прорычал:

– Какого дьявола, нехристи заамурские, в соболях-алмазах?!

– Господин генерал, срочное сообщение, – услышал он голос адъютанта.

– Какое еще может быть сообщение, мерзавец? – проворчал Семенов, поглядывая на оголенное тело девушки с такой тоской, будто отрывали от нее навсегда. – Какое еще может быть сообщение? – Он даже гаркнуть не мог по-людски, поскольку опасался разбудить Сото. Хотя, казалось, ангельский сон ее уже не смогли бы нарушить даже иерехонские трубы.

Прикрыв девушку легким одеялом, генерал надел брюки, набросил на плечи френч и тяжело прошлепал босыми ногами к двери.

– Прошу великодушия, господин командующий, – предстал перед убийственно-разъяренным генералом полковник Дратов, не догадывающийся, что тот был занят женщиной. – Донесение от полковника Родзаевского. В таких случаях вы просили докладывать незамедлительно.

– Не просил, а требовал, – мстительно огрызнулся генерал. – Что произошло? Японский император совершил обряд харакири?

Дратов был чуть повыше Семенова, что позволяло ему спокойно заглядывать через плечо, туда, где лежала Сото. Генерал тоже поневоле оглянулся и увидел, что японка вновь ухитрилась оголиться, даже во сне протестуя против того, чтобы ее красоту упрятывали.

– Однако, полковник… – ревниво оттеснил адъютанта командующий и закрыл дверь.

– Прошу великодушия, господин генерал. Сообщение Родзаевского касается группы ротмистра Курбатова.

– Разве что, – примирительно протянул Семенов. – Так что, он наконец дошел? – Когда речь заходила о Курбатове, генерал Семенов позволял себе отрешаться от всех остальных людей и событий. С некоторых пор евроазиатский марш этой группы по красным тылам стал последней гордостью атамана, понявшего, что его армии так и не суждено перейти Амур и победно двинуться к Уралу.

– Так точно, господин командующий. Курбатов уже в Германии.

Семенов победно улыбнулся и воинственно расправил плечи, как бы говоря всем тем, в квантунском штабе сидящим, кто низвел его до бытия тыловика: «Я вам еще не то покажу, в соболях-алмазах!»

– Значит, дошел ротмистр, сабельная его душа… – Они спустились на первый кабинет, в котором Семенов обычно принимая гостей и своих офицеров, и налили себе по стопке водки. – Сколько их добралось до Германии?

– Курбатов и фон Тирбах. Только эти двое.

– Как и следовало ожидать, – одобряюще кивнул командующий. – Это как раз неплохо, с германцем как-никак… Все остальные, значит…

– Некоторые остались в России. Кто на Волге, кто на Дону. Потери, в общем-то, небольшие. Иных подробностей не знаю, но Родзаевский, ссылаясь на сведения японцев, утверждает, что прихватили с собой и какого-то немецкого офицера, которого освободили из русского плена.

– Прийти в Берлин с офицером, вырванным из лагеря, – это уже визитка, Дратов! Что бы ты ни думал о ротмистре и его людях.

– Самого высокого мнения.

– Ты не прав, полковник, – не слышал его генерал, – это уже визитка!

– Но теперь он останется в Германии, и мы его так или иначе потеряли.

– Мыслите, как в бане, полковник, – не согласился Семенов, закусывая малосольными огурцами, которые заготавливала для него осевшая под Харбином семья отставного штабс-капитана Хрулева. – Мы не потеряли этого пройдоху, мы его нашли. Кто знает, возможно, когда-нибудь, когда ото всей их германско-японской авантюры останутся лишь туманные воспоминания, все наше бело-маньчжурское движение войдет в историю только этим диверсионным походам через полмира.

– Все может быть, прошу великодушия. Однако не хотелось бы, чтобы только этим. Мы с вами, господин генерал, заслуживаем большего.

– Могли бы заслужить, адъютант, могли бы, в соболях-алмазах, – вновь взялся за графин, атаман Семенов.