Читать книгу "Мятежное православие - Андрей Богданов"

– Ибо сначала нужно понимать, а потом уже исполнять Господни заповеди, не прислушиваясь к развратным богокорчемникам и христопродавцам, особенно в наше время, когда животное мудрование всюду превозмогает… Но и их не следует преждевременно изничтожать. Учить следует, а не мучить!..»

Итак, никому не стыдно учиться, а царь учиться просто обязан. Артемий похваляет Ивана за грамотность и рекомендует прочитать давно посланную ему книгу, которую старцы Кирилловского монастыря взялись передать с оказией, да якобы «забьши» (а на самом деле отдали благовещенскому попу Симеону). Очень полезно было бы прочесть беседы Иоанна Златоуста. «И если хочешь проникнуться истиной, прочти со всяческим прилежанием просветительную книгу Василия Великого, не житие его, а его собственной руки писание… И не один раз прочти, не дважды, но многажды и не поверхностно. Если чего-то не можешь понять – молись Богу, чтобы вразумил тебя. Не стесняйся неведением, со всяким старанием расспроси знающего. Подобает ведь учиться без стыда, как и учить без зависти. Не научившись, никто не может что-то понимать… Там (в книгах. – А. Б.) все искомое тобой найдешь и будешь искусен слову правды. Насколько ты велик – настолько смиряй себя!»

О том, что царь должен быть «смирением сердца укреплен», писал и Сильвестр, желая упрочить свою власть над духовным сыном. Артемий расходится с Сильвестром и в этом пункте, ибо призывает самодержца, во-первых, не считать себя средоточием истины в последней инстанции, во-вторых, учиться лично и «писанием проверять от учителей говорящееся». Проповедь Артемия должна была вызывать недовольство не только у высших кругов церкви, но и у опасающихся за свое влияние царских приближенных, тем более что слава заволжского старца на Руси росла.

Приходившие в Москву странники, писал участник событий, «хвалили Артемия, что его насильно царь-государь на игуменство взял, а он того избегал… не хотел славы мира сего. Побыл он на игуменстве и видит, что душе его не на пользу игуменство, и потому игуменство оставил, прислушавшись к себе, чтобы от Бога не погибнуть душой, совершать Христовы заповеди евангельские и апостольские, от своих рук питаться, обеспечиваться пищей и одежей». Многим такое поведение Артемия «показалось добро», и в Москве его хвалили, не зная, что приближают расправу над вольнодумцем.

Иосифляне не могли допустить продолжения проповеди старца и разговоров о том, что он «царя не послушал и отошел в пустыню от того великого монастыря из-за мятежных и издавна законопреступных любостяжательных монахов». Недоволен был и Сильвестр. Не сразу, но постепенно наветы на Артемия разожгли злобу Ивана IV, который теперь уже, по словам А.М. Курбского, «ненависть на него имел, что не послушал его и не хотел быть на игуменстве в монастыре Сергееве». Нужен был только повод для предания Артемия суду – и такой повод был создан с обычным для властей искусством.

Летом 1553 года обнаружилось, что в Москве «прозябе ересь»{6}. Дело в том, что протопоп Сильвестр узнал о планах главы Посольской избы И.М. Висковатого и стоявших за его спиной Романовых избавиться от слишком влиятельного царского духовника, обвинив его в ереси. Обвинение планировалось не прямое. Главный удар предполагалось нанести по небогатому дворянину Матвею Семеновичу Башкину, чересчур вольно рассуждавшему о богословских вопросах и даже собравшему вокруг себя вольнодумный кружок. Поскольку Башкин нередко разговаривал с благовещенским попом Симеоном (это был его духовник), а тот сообщал о его словах Сильвестру, на последнего падало подозрение в сочувствии Башкину, которого вспыльчивому и крайне боязливому Ивану IV могло оказаться более чем достаточно.

Сильвестр сумел опередить своих противников и в июне 1553 года сам донес царю «о новоявившейся ереси» Башкина. Обвиняемый был схвачен и брошен в подвал на царском дворе. Следствие над ним было поручено двум видным иосифлянам, врагам малейшего вольномыслия, стремившимся любой ценой добиться «нужных» показаний, в частности против Артемия. Сообщником Башкина объявил Артемия и Висковатый. Опоздав со своим доносом, он 25 октября перед царем и боярами обвинил вместе с Башкиным Артемия, Сильвестра и Симеона, а в ноябре подал Ивану IV докладную записку с перечнем «преступников». Висковатый заявлял, что уже давно «с Башкиным брань воздвиг, слыша от него новые ругательные слова на непорочную нашу веру христианскую». Однако не докладывал властям, «сильно ужасаясь и боясь лести и всякого злокознства, потому что Башкин с Артемием советовал, а Артемий с Сильвестром, а поп Семен Башкину отец духовный». Чтобы крепче привязать к своим обвинениям Сильвестра, Висковатый объявил еретическими иконы и всю роспись Благовещенского собора, сделанные под наблюдением протопопа. Здесь, однако, он перегнул палку, ибо дело о «новых» иконах задевало уже все руководство Русской православной церкви.

Сильвестр вновь выпутался, с помощью митрополита Макария заставив Висковатого покаяться. 14 января 1554 года митрополит и освященный собор наложили на незадачливого доносчика епитимью (церковное наказание). Однако вслед за Башкиным Сильвестр и Симеон принесли в жертву монаха Порфирия, ученика Артемия. Стремясь доказать свою бдительность к ереси и откреститься от заволжского старца, они донесли, что его ученик вел в 1551 году сомнительные речи. Более того, Сильвестр и Симеон по памяти записали слова Порфирия и представили как обвинительный материал царю и освященному собору, собранному против Башкина{7}. Обвинение ученику фактически было обвинением учителю – Артемию.

Еще более коварный ход против Артемия предприняли иосифляне, вызвав его в Москву якобы для того, чтобы «говорить книгами» с Башкиным{8}. Артемий с сопровождавшими его монахами (в том числе с Порфирием) приехал и остановился в Андрониковом монастыре. Он быстро понял, насколько благоразумнее оказался Максим Грек, отказавшийся приехать в Москву, чтобы не стать жертвой нового церковного процесса. Речь шла не о «разговоре книгами», не о дискуссии, а об уничтожении инакомыслящего. «Ино то, деи, не мое дело», – говорил Артемий своему ученику Леонтию, оказавшись перед необходимостью либо выступить обвинителем, либо стать жертвой обвинения. Артемий знал, что на него самого «наветуют», «будто он не придерживается христианского закона»; до него доходили слухи, что против него говорит и Башкин.