Читать книгу "Великий князь Дмитрий Донской - Ольга Плотникова"

Начиная с XIV века в княжеских житиях на первое место выходит именно житийный план, оттесняя собой историко-публицистический. Теперь церковь больше не довольствовалась просто общественно-государственными подвигами князей, для их канонизации или хотя бы церковного прославления теперь требовались выдающиеся христианские добродетели или мученичество ради веры. В связи с чем авторы княжеских житий были вынуждены в своих произведениях приписывать князьям многочисленные христианские добродетели и даже подвиги веры, что позволяло приблизить жизнь князя к жизни великомученика или христианского подвижника. Подобная аналогия прослеживается и в рассматриваемом нами «Слове о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя русского». Однако, несмотря на то что автор «Слова о житии…» превозносит в своем произведении князя христолюбца и спасителя православной Руси – победителя «поганых измаильтян», Дмитрий Донской так и не был канонизирован церковью, а его причисление к лику святых, почитаемых церковью, произошло только в 1988 году. И этому были свои причины, о чем речь пойдет в следующих главах.

Известный литературовед, специалист в области исследования древнерусского фольклора, поэзии и религиозных преданий XI–XVII веков Варвара Павловна Андрианова-Перетц отмечала: «Если в характеристике мужества Дмитрия Донского автор «Слова о житии…» отразил воздействие стиля исторических панегириков – прежде всего повести «о мужестве» Александра Невского, то в тех разделах первой части своего «Слова», где он восхвалял христианские добродетели великого князя, он шел вслед за традиционной житийной схемой. Эта схема предусматривала определенный тип биографий святого и в некоторых случаях заменяла реальную биографию, в других – дополняла неизвестные факты этой биографии: сведения о детстве, ранних подвигах благочестия, целомудрие в браке, чудеса при кончине и т. д. Именно по этому типу строится канва биографии Дмитрия Донского, когда автор не заполняет ее историческими фактами».

Стоит добавить к сказанному, что стандартные риторические мотивы, перекочевавшие в «Слово» из других житий, обусловлены не только ориентацией одних произведений на другие, но и христоцентричностью самого феномена мученичества: мученик в лице князя повторяет победу Христа над смертью, свидетельствует о Христе и тем самым приближается к Богу, а затем входит в Царство Христово.

Очевидно, что автор «Слова» в первую очередь старался показать образ князя христолюбца, спасителя веры, которому за подвиги его светлые будут открыты врата Царства Божьего. Таким образом, «Слово» дополняет известную историческую биографию князя некоторыми интересными деталями, имеющими аллегорический характер. Несмотря на то что все средневековые сочинения строились по определенным шаблонам и, как правило, изобиловали многочисленными цитатами как переводного, так и оригинального характера, а также содержали массу аллегорических сопоставлений с ветхозаветными и новозаветными лицами, они помимо всего этого, конечно, содержали и фактологическую информацию об описываемом событии или деятеле, вызывающую большой интерес у историков и сегодня; тем не менее порою очень спорную и трудно верифицируемую, что в первую очередь связано с самой логикой изложения средневекового произведения, малопонятной современному человеку. Здесь надо понимать, что средневековый автор выстраивал свое произведение, руководствуясь сразу несколькими задачами – во-первых, необходимостью соблюдения христианской риторики как основного посыла всех событий и явлений в истории вообще; во-вторых, необходимостью вписаться в жанровые и стилистические рамки; и в-третьих, как можно точнее выразить общественное мнение на происходящее, и к тому же учесть предпочтения заказчика текста, если таковой был. Как мы прекрасно знаем, многие произведения древности писались по чьему-то заказу, чаще всего это были князья правящего рода, в чьих интересах было по каким-то причинам политического или межличностного характера заказывать произведения определенной направленности и с подтекстом. По такому принципу была, например, составлена родословная великих князей от Владимира Крестителя до Ивана Грозного или «Книга степенная царского родословия», в которой родословная великих русских князей возводится к римскому императору Августу, что, конечно, не могло быть правдой, но тем не менее этот вымышленный факт позволял повысить статус династии Рюриковичей на международной арене, что и требовалось Ивану Грозному в условиях острой борьбы с сепаратистами за централизацию и укрепление международного авторитета России.

Приведем здесь небольшой фрагмент «Слова», который позволит лучше понять логику изложения княжеского жития, как типичного памятника средневековой словесности: «Князь сей Дмитрий родился от именитых и высокочтимых родителей: был он сыном князя Ивана Ивановича, а мать его – великая княгиня Александра. Внук же он православного князя Ивана Даниловича (Калиты. – О. П.), собирателя Русской земли, корня святого и Богом насажденного сада, благоплодная ветвь и цветок прекрасный царя Владимира, нового Константина, крестившего землю Русскую, и сородич он новых чудотворцев Бориса и Глеба. Воспитан же был он в благочестии и в славе, с наставлениями душеполезными, и с младенческих лет возлюбил Бога…»

Приведенное описание позволяет нам составить некоторое представление не только о самом князе, но и о его родословной в ветхозаветном ключе. Так, в «Слове» подчеркивается, что дед Дмитрия Донского, Иван Калита, был князем православным, собирателем Русской земли и к тому же – «корнем святого и Богом насажденного сада», а Дмитрий – «благоплодная ветвь и цветок прекрасный царя Владимира, нового Константина, крестившего землю Русскую». Сравнение Дмитрия Ивановича с «цветком прекрасным» неслучайно и представляет собой многосложную метафору, довольно часто используемую средневековыми авторами для указания на благочестие и высокий статус русских князей. В библейской традиции с «цветком прекрасным» ассоциировался Иисус Христос. Под словосочетанием «благоплодный сад» необходимо понимать ветхозаветных праотцов, а также всех православных русских князей, потомков Владимира Крестителя.

Из чего можно заключить, что Владимир Креститель, названный автором «Слова» царем, уподоблен сразу нескольким образам святых праотцов, и в первую очередь, как это принято в христианской традиции, – Аврааму, а также сравниваем с римским императором Константином, крестившим Рим. Параллель Владимир I – Константин является для автора «Слова» формой, позволяющей возвысить статус русского князя, сравнив его с великим императором, крестившим Рим. Подобные метафоры позволяли средневековому автору не только соблюсти обязательную панегирическую (хвалебную) риторику жанра княжеского жития, но и возвеличить, а где и прибавить христианские добродетели князей, что также являлось обязательным элементом житий начиная с XIV века. Интересной особенностью «Слова» является то, что в сравнении Дмитрия с ветхозаветными праотцами в некоторых случаях подчеркивается превосходство Дмитрия над ними, что является крайне редким случаем для средневековой христианской экзегезы, о чем явно свидетельствует следующий фрагмент «Слова»: «Аврама ли тя (князь Дмитрий. – О. П.) уподоблю? Но тому убо верою уподобися, а житьем превзыде паче оного».

Как видим, в своих размышлениях автор указывает, что в вере Дмитрия можно уподобить Аврааму, в то время как жизненным подвигом князь даже превосходит ветхозаветного Авраама. Конечно, древнерусская словесность, образцом которой является «Слово о житии…», хранит еще много неразгаданных тайн, одно можно сказать со всей очевидностью: расценивать это уникальное произведение необходимо гораздо шире просто биографии – это кладезь культурных и духовных ценностей русского человека той эпохи.