Читать книгу "Срочная помощь сексуальнозависимым - Николай Бенгин"

– Нет, погоди. Я же помню, ты с нетрезва рассказывал про какую-то неудачную свою любовь и что-то там с часами.

– Мало ли у меня Любовей было…

– Сейчас вспомню, как ее звали. Ты из-за нее ходики остановил.

– Подумаешь, ходики… Я с подругами, по молодости, и не так чудил. Что придумывали – вспомнить стыдно… но чтоб среди бела дня в ГУМе… Удивительное место твои гуру выбрали.

– Они не выбирали. Ты когда-нибудь слышал о Камелоте?

– Это проект так называется?

– Можно сказать. Только это очень древний проект. У тебя пельмени убежали.

– Ну ты же не радио, – проворчал я, хлопоча у плиты, – а я не восьмиглазый пятиног.

– Не контролируешь ситуацию, – заключил сосед, – паршивый из тебя капитан.

– Ну ладно, – я осторожно слил воду из кастрюли и принялся выгребать пельмени в тарелку, – допустим, что-то слышал: британский эпос, Ланселот, леди Гвинев-ра и все такое. Столько хватит пельменей?

– Хватит. Британцы тут сбоку. Наше это все. И Камелот здесь на самом деле, в Москве, всегда был и есть.

– Эка его угораздило. Сметану дать?

– Лучше вилку. Так вот, ГУМ стоит на том самом месте, где надо.

– Понятно, – кивнул я, выкладывая на стол все, что нужно для поедания пельменей, – а теперь колись, зачем пришел?

– Вспомнил! Алёной ее звали, твою любовь. Точно, да?

– Ты не ответил на вопрос.

– А чего в бутылку-то сразу? Ну да, мне посоветоваться надо. Понимаешь, там, конечно, большая специфика и ты сейчас опять начнешь: «А ничего ли я не глотал? А чего курил?» Кстати, дай что-нибудь под пепельницу. Так вот, цех изнутри по-разному выглядит, но в основном это синие молнии, ночь, ветер, черное озеро под грозой. А потом озеро на тебя опрокидывается. Представляешь?

– Нет.

– Короче, там, в озере, я наедине с резонансом. Грубо говоря – с феей.

– Ага. И как оно – с феей?

– По-разному, честно сказать. В этом как раз вопрос.

– То есть у тебя с действующей феей кое-какие проблемы?

– И что? – он с ожесточением принялся поедать пельмени. – Вот чего в этом смешного?

– Хм-м. Так что ее не устраивает? Или тебя?

– Фея-то она, фея… Ты можешь закрыть идиотское окно?! Заморозил вконец. И достань, наконец, рюмки, иначе не разберемся.

* * *

Я не особенно люблю коньяк, но Карвуазье под пельмени пошел хорошо. Минут через десять мы ополовинили бутылку. Федор, докурив сигару, сидел, мрачно уставившись в окно. Я тоже помалкивал, чувствуя, как растекается в груди янтарное тепло, как подтаивают ледяные иглы памяти.

– Это ведь не секс, – прервал молчание Федор, – это гораздо больше. Это как…

– Травкой обкуриться? – подсказал я.

– Прости, не сумею рассказать, – усмехнулся он, – но поверь, весь твой опыт – скучная суета, бессмысленное себя разбазаривание. И не строй физиономию. Как я тебе объясню, что такое «кончить», если ты не знаешь?!

– Действительно.

– Пойми, – Федор разлил коньяк по рюмкам, – это не только все по высшему разряду, что, разумеется, кайф, но если честно – ничего нового. А вот когда ты даже и представить себе не мог… и где верх, где низ, забываешь… ежели орешь как бизон…

– То есть тебя устраивает?

– Но есть закавыка, – он криво улыбнулся, – я иногда в самый тот момент вдруг о девчонке из лаборатории вспоминаю… и все. Фея моя это как-то сразу чувствует… Луна уходит. Что делать – не знаю… Старшая разбор полетов устраивает. Де мол, коллектив подвожу, задачу государственного значения срываю…

– Да?

– Да! Серьезное значение. И очень заметное.

– Чего-то как-то не видно со стороны.

– Не туда потому что смотришь.

– Да куда ни посмотри.

– Это тебе все не нравится, а нормальные люди, между прочим, каждый день гордость испытывают.

– Стесняюсь спросить: сколько за смену получаешь?

– Хороший вопрос. Старшая говорит, что это мой почетный долг и гражданский труд. – Федор на секунду замялся. – Или наоборот, гражданский долг и почетный труд? Неважно. В общем, нисколько не платят. На самом деле, там голова на место становится, вот и все. Деньги помаленьку-то приходят, если ерундой не страдать. Вот ты, например…

Федор залпом выпил и, морщась, принялся тыкать опустевшей рюмкой в сторону буфета, где на полке пылилось несколько макетов парусников.

– А в той лаборатории тебе наличными платили, – напомнил я, не дожидаясь, пока он снова обретет голос, – и фея там посимпатичнее. Да?

Честно говоря, я надеялся, что он поперхнется коньяком, но ошибся. Федор поставил рюмку на стол и некоторое время меланхолично ковырял вилкой пельмени.

– Дело в послевкусии, – тихо и невразумительно пояснил он. – Бывает так, пробуешь одно вино, потом другое, вкус вроде похожий…

Федор налил себе еще коньяка, выпил и опять принялся ковыряться в пельменях.

– Я когда второй раз в лабораторию шел, больше всего боялся, что все там заперто и нет ничего. Уж так мне хотелось ту девчонку увидеть. Я не знаю, на что готов был, а в итоге получилось – продал…

Он бросил вилку и, тяжело поднявшись, подошел к окну.

– И вот, прихожу я в эту самую лабораторию. Все на месте. Мымра очкастая встречает, в душ провожает, слова всякие говорит. Очень она, как теперь понимаю, на Старшую была похожа, с лица – не совсем, а фигура и все повадки – те ровно. Мне, по правде, весь этот персонал мало тогда интересовал… Потом, значит, койка. Докторша со своей песенкой нарисовалась, все помаленьку крутиться начало и как-то темно стало, ни зги не видать. Я всю шею вывернул, одной рукой цепляюсь за что-то, другой за головой шарю. Докторша поет. Сам, чую уже конкретно, вниз головой развернулся, в ушах стучит, ничего нащупать не могу… и тут – бац! Ни койки, ни докторши, зато девчонка – прямо передо мной. И знаешь, она мне тоже обрадовалась. Будто сто лет не виделись… У меня подружка была. Так вот – она это. Знаю головой, что не может такого быть – та девчонка в аварии погибла, но…, – Федор вздохнул и зачем-то постучал ладонью по стеклу. – В цехе-то после сеанса сразу в бассейн-джакузи плюхаешься, и это правильно, потому что глаза в кучку и весь – выжатый лимон. Вот плаваешь, как цветок в проруби, не шевелишься. Вроде и удовольствие получил, и гражданский долг справил, а радости нет. Даже противно как-то…

Он умолк и уставился на серое небо за окном. Я попробовал пальцем пельмени на своей тарелке, встал и поставил разогреваться сковородку. Ненавижу холодные пельмени.

– Мне семнадцать только стукнуло, и ей тогда примерно столько было, – негромко пробормотал Федор. – Она говорит: «Давай убежим. Мир большой. Мы вдвоем все на свете сможем». А я скис: ну там – у меня родители, у нее родители… на что, как жить будем. Понимаешь, она в меня поверила, а я не готов был. Такая история. Через день за ней родичи приехали. Мы и не попрощались – она не захотела. И все. Говорят, водила встречного бензовоза за рулем уснул.