Читать книгу "От ГУЛАГа до Кремля. Как работала охрана НКВД-КГБ - Николай Захаров"

В пригороде Чебоксар была еще детская колония, которая приносила самое большое беспокойство. Нам в этой колонии удалось создать хороший коллектив, организовать приличную художественную самодеятельность, ребята которой даже выступали в клубах города. Но вот пришло большое новое пополнение, которое спровоцировало настоящий бунт с целью группового побега. Руководство колонии проворонило подготовку этой «волынки», и ребята вдруг не вышли на работу.

Уговоры ни к чему не привели. Все ребята под угрозами организаторов бунта забаррикадировались в жилых корпусах. Меня об этом, к сожалению, поздно поставили в известность. Я прибыл в колонию вместе с прокурором республики.

Оказывается, еще до нашего приезда произошла трагедия. Во-первых, работавшая воспитателем по культурно-массовой работе сотрудница с разрешения начальника колонии пошла в зону, надеясь на свой авторитет, и была изнасилована организаторами бунта. Во-вторых, трое заключенных, не подчинившихся руководителям бунта и призывавших прекратить «волынку», были убиты.

Когда я вошел в зону, организаторы бунта закричали: «Гражданин полковник, не входите – убьем, а из прокурора колбасу сделаем!» Тогда я вызвал пожарные машины, и водой начали вышибать всех из жилых корпусов на улицу. Только после этого нам удалось угомонить бунтарей, а организаторов посадить в изолятор.

В Кемерово мне неоднократно приходилось усмирять подобные «волынки» и всегда успешно, без отчета перед Москвой. Но здесь были подростки, и мне пришлось держать ответ перед Москвой на коллегии МВД СССР. Однако мой отчет был принят положительно, если не считать критических замечаний министра.

Начальника колонии я сразу же снял с работы, наказал других сотрудников, проглядевших назревающую «волынку», а изнасилованную девушку, за которую я особенно переживал, отправил на курорт в Сочи. Когда она вернулась, я назначил ее инспектором комнаты по правонарушениям несовершеннолетних в городе, где она и работала. Позднее мне докладывали, что она сожительствует с бывшим начальником колонии, по вине которого попала в лапы насильников. Возможно, они жили и раньше. Все сочувствие к ней у меня пропало.

…Интересен эпизод из практики моего допроса матерого преступника-рецидивиста, обвиняемого по «мокрому» делу и отказывающегося от показаний на следствии.

Приехав в тюрьму, я приказал привести этого преступника в комнату для допросов. Вошел здоровенный мужик лет сорока пяти, по национальности русский. Я предложил ему присесть, а надзирателя выйти и оставить нас одних. В течение двухчасовой беседы-допроса обвиняемый заговорил и стал рассказывать о совершенном преступлении и о причинах, побудивших его к этому. Оказывается, он был главой какой-то секты, о чем ранее мы не знали. Укрывался он у членов этой секты – старушек. После беседы я пригласил следователя и приказал оформить его показания официальным протоколом допроса.

На другой день ко мне приехал начальник тюрьмы, который был удивлен тем, как мне удалось добиться показаний преступника. Начальник тюрьмы доложил, что преступник, вернувшись с допроса, рассказал своим сокамерникам, как сам министр снимал с него допрос. Цитирую: «Министр, видать, человек образованный и культурный, начал допрос с предложения присесть и угощения папиросой «Казбек». Допрашивал спокойно, не повышая тона как следователь, а только упрекал и стыдил меня, как я, верующий, мог пойти на «мокрое дело». К тому же министр, видать, смелый человек, так как выпроводил надзирателя, и мы остались одни. Вначале у меня мелькнула мысль схватить табуретку и трахнуть министра по голове, но потом я ощутил, что табуретка привинчена к полу, к тому же у министра наверняка есть оружие и кнопка под столом. Эти мысли у меня отпали.

В ходе такой спокойной беседы, а министр ничего не записывал, хотя бумага лежала на столе, у меня всякая агрессивность пропала. Не знаю, то ли совесть какую-то он во мне пробудил, то ли еще что, но я не устоял и заговорил, пришлось «расколоться» начистоту.

Что мне еще понравилось у министра, так это новенький темно-синий костюм в белую полосочку. Как только выйду на волю, обязательно сделаю себе такой же».

Отношения с руководством Чувашской республики у меня сложились весьма благоприятные. Я имел значительно больший авторитет в обкоме партии, Совнаркоме и в Верховном Совете республики, чем мой коллега – министр КГБ, выдававший себя за интеллигента, хотя на самом деле он был весьма ограниченным человеком невысокой культуры. Впоследствии его освободили от этой должности и назначили начальником отдела КГБ на железной дороге где-то на севере. У него был хороший заместитель Столяров, на котором министр и держался какое-то время. У нас была одна приемная, так как тогда мы сидели еще в одном здании. Друг к другу в кабинеты мы не заходили, но держались корректно.

Я подружился с первым секретарем обкома партии Абхазовым. У меня в министерстве была моторная лодка, и мы неоднократно, по выходным дням, ездили на Волгу рыбачить, где варили прекрасную уху. Рыба была всегда, потому что после собственной ловли мы ехали к бакенщику, у которого был садок с рыбой. Покупали стерлядь, ерша, окуня, судака. Выбирали полянку на берегу Волги и варили настоящую уху. Это было наивысшее удовольствие. Правда, настоящую стерляжью уху мне удалось попробовать в командировке в Порецком районе на реке Суре. Там впервые я увидел крупную, жирную, желтобрюхую стерлядь. Старожилы говорили мне, что в свое время такую рыбу живьем возили в больших бочках для стола Екатерины II в Санкт-Петербург.

Да, в Чувашской АССР я приобрел много друзей и оставил неплохое наследство по работе. Но был один казус. Через месяц после моего отъезда новый министр получил орден «Красной звезды» за своевременную поставку леса на строительство канала на Волге, хотя он к этой работе не имел никакого отношения, так как этим занимался я. Новый министр набрался мужества и позвонил мне в Кемерово, извиняясь за случившееся и обвиняя в этом ГУЛАГ МВД СССР. Я ему сказал «Носи. Хорошо хоть позвонил». Так мой орден уплыл к не заработавшему его человеку благодаря бюрократической системе центрального аппарата.

ГУЛАГ

В начале октября 1951 года мне позвонил Б. П. Обручников и, не объясняя причины вызова, сказал, чтобы я срочно выезжал в Москву. Прибыв в столицу, я сразу же направился к Обручникову, который мне объявил, что есть предложение назначить меня начальников управления по Кемеровской области.

Этим сообщением я был серьезно озадачен, так как никогда не помышлял о работе в Сибири. Я попытался сказать, что если это добровольно, то я согласия не даю. Обручников заявил, что вопрос уже предрешен, доложен министру и он дал согласие. «И не вздумай у министра возражать!»

Через два часа я был на приеме у С. Н. Круглова, который меня знал по работе в центральном аппарате, когда он был заместителем наркома по кадрам.

На вопрос министра, как я смотрю на свое новое назначение, я ответил, что предложение для меня является неожиданным и нежелательным. Почему? Я привел мои доводы, но в кабинете министра понял, что звучат они слабовато. После этого С. Н. Круглов сказал: