Читать книгу "Злейший друг - Ирина Лобановская"

— Старче, а кто в нашем монастыре уже сейчас достоин Царствия Небесного?

Он ответил:

— Пока однозначно могу сказать только про одного человека — вашего повара.

Монахи изумились:

— Может, мы что-то не так поняли, старче?! Кого-кого… еще раз?! Повара?!

Монастырский повар не был монахом. И жил даже не в монастыре, а просто при нем. Никаких подвигов аскезы не совершал. И более того — всем казался очень хмурым, угрюмым и грубоватым человеком. А старец объяснил:

— Вы все поняли правильно. Если бы этот человек не работал над собой, то стал бы маньяком-убийцей. Но он сумел подавить в себе эту страшную силу. И пусть он всего-навсего повар, пусть он не подарок, но уже за одно сделанное им, за победу над собой он достоин Неба. У вас, у остальных, другие ситуации, потому и сказать про вас так пока нельзя.

Эту притчу рассказал когда-то Ксении отец Андрей. И она очень хорошо ее запомнила, пытаясь найти себе оправдание. Хотя не слишком-то и находила.

Марлон Брандо говорил, что актерство — это не профессия, а невроз. Когда, наконец, кончается детство, кончается и актерство. Но у многих детство длится всю жизнь.

Некоторые утверждали, что у литераторов — все то же самое. Якобы Михаил Зощенко был неврастеником и жаловался одному из своих друзей: «Все-таки это вроде болезни. И от хорошей жизни писателем не становятся. Надо что-то перетерпеть, перенести, пережить — тяжелое, страшное — или вообще быть больным, чтобы взяться за перо».

Где-то Ксения читала, что Фонвизин, уже полупараличный, кричал из инвалидной коляски студентам университета:

— Вот до чего доводит литература! Никогда не будьте писателями! Никогда не занимайтесь литературой!

А Некрасов написал: «Братья-писатели, в нашей судьбине что-то лежит роковое». А только ли в судьбе писателей? Или вообще всех творческих людей? Творчество — грех… Не равняй себя с Творцом… С другой стороны, ты ведь подобие Божие. И свои способности прятать — тоже грех. Тогда как же? Как поступать?! Вразуми, Господи…

Как трудно жить на земле… Но никто тебе и не обещал, что будет легко…

И как правильно понять, оценить, определить себя в мире и мир в себе?…

— Полностью открыться миру и стремиться к единству и целостности с ним, — как-то важно и пафосно ответил ей Валентин. — Не гоняйся за счастьем, оно всегда в тебе. Это, между прочим, еще мудрый Пифагор сказал. Все границы и пределы мы создаем себе сами, потому что просто верим в их существование. И самая распространенная наша иллюзия, от которой страдают почти все, — это уверенность, что, найдя благополучие, мы сумеем избавиться от всех своих страхов и тревог. Но парадокс как раз в том, что все — наоборот. Необходимо сначала избавиться от беспокойства — лишь это поможет обрести удачу. Надо попытаться быть тем, кем ты хочешь, чтобы затем делать то, что ты желаешь, и только тогда ты получишь то, о чем мечтаешь.

Занудно, но правильно. Как часто истина вязнет в словах тех, кто пробует ее определить и высказать…

Бергман всю жизнь пытался выяснить отношения со своими женщинами своими фильмами. Женщин было много. Фильмов тоже. Но выяснил ли?… Отшельник, удалившийся от жизни в самом ее конце… Уйти… скрыться… бежать от жизни… от людей… от этого мира… ради другого мира… который у всех нас впереди…

И жить одной, как в бункере…

Два мира. Вечная проблема… Как их соединить, совместить или как развести в разные стороны?…

Недавно вдруг позвонил Валентин и пригласил его навестить: он дома один и ему скучно.

Ксения помолчала. Подумала. Обыденная дребедень…

— Ты приглашаешь меня в гости? Нет, увы… Наши гости давно закончились. Это без вариантов.

Она кинула на сияющую врачиху злобный взгляд. Вот привязалась! Идиотка…

Когда-то девятнадцатилетняя Ксения, сама такая же полная дебилка, вышла из роддома играть — приехал режиссер, известный Шар, и уговорил. Она не подумала ни о себе, ни о Маруське. Лишь бы играть, играть и играть… Ей, начинающей, еще не окончившей ВЕИК, предложили первую большую роль… И отказаться?! Да ни за что!

Да еще Мосфильм — слово, при котором сначала сжимается, а потом начинает колотиться, как перегревшийся в кастрюле, исходящий паром бульон, сердце любой мало-мальски тщеславной и смазливой девицы…

Мать уговаривала Ксению одуматься — грудной ребенок, родившийся шесть дней назад!

Варвара заявила:

— Не согласишься — дуркой будешь! Всю жизнь себе потом этого не простишь!

Отец хмыкнул:

— Слава требует самоотдачи. Без этого никуда. Ты хочешь прославиться?

Ксения хотела.

— Тогда запомни: что бы ты ни делала, — везде, во всем требуется полная ставка. Цена, которую приходится платить за каждую мысль, за любое творчество, одна и та же: терпение, работа, упорная, страстная, мучительная битва за признание… Но оно, — отец усмехнулся, — оно… когда его, наконец, обретают… приносит чересчур глубокие страдания. А вообще, если хочешь добиться того, чего никогда еще не добивалась, начни делать то, чего никогда не делала.

Ксения промолчала.

Валентин… Он ничего тогда не сказал. Лишь обронил вскользь:

— Звезда моя, самая тяжкая наука на земле — умение падать. С высоты больнее.

Он как-то взялся ради денег выступать на елках в роли Деда Мороза. Репетировал в полном упоении — настоящий актер, он считал, что должен уметь сыграть любую роль. И конечно, взял с собой на представление маленькую Маруську. А та, едва отец вышел на сцену, восторженно завопила на весь зал:

— Это никакой не Дед Мороз, это мой папа!

Получился конфуз. Дети стали удивляться и хихикать. Дома Валентин журил Марусю и просил ее больше так не делать. Она обещала. Но на следующей елке снова громко брякнула, не сдержав гордости:

— Это не Дед Мороз, это мой папка!

С тех пор Марусю старались оставлять дома. Потом она с восторгом рассказывала подружкам:

— Папка играл на Новый год Деда Мороза. Выходит на сцену и говорит: «Ну, ребята, если вы правильно отгадаете вопросы викторины, получите от меня любой приз, какой захотите!» И один парень кричит: «А если я «мерседес» хочу?!» На что папка, то есть Дед Мороз, отвечает: «Ну, мало ли что ты хочешь!»

Ксения услышала эти разговорчики и заметила дочери:

— Это папа маху дал. Нужно было, не стушевавшись, сказать: «Пожалуйста!» — после чего достать из мешка игрушечную машинку и объявить: «Вот тебе и твой «мерседес»!»

— А он и полез в мешок что-то доставать, а что — не говорит. И тут все ребята в зале громко шепчут: «Достает динамит!..» Но он вытащил сразу много шариков. А потом папка, то есть Дед Мороз, объявляет: «Разнося подарки, я ездил по белу свету! Побывал и в жарких странах. Вот оттуда вам сейчас будет большой живой подарок!..» А один малыш спрашивает: «Мама, а как же он не ластаял, когда был в жалких стланах?!»