Читать книгу "Девушка с задачником - Вера и Марина Воробей"

Бежевый «Феррари» был великолепен. Лу и раньше доводилось ездить на иномарках, но чтоб на таких… Она устроилась рядом с Федором, на переднем сиденье, откинулась на мягкую спинку кресла и закинула ногу на ногу. Машина шла ровно и бесшумно, беспрекословно слушаясь хозяина, как выдрессированная собака. Минут двадцать они неслись по городу, куда-то сворачивали, затем въехали под арку во внутренний двор и наконец остановились около старинного двухэтажного здания. Впрочем, здание было не столько старинным, сколько просто старым, явно требующим капитального ремонта.

– Ну, вот мы и приехали. – Федор вышел из машины, открыл дверцу и протянул руку Лу.

Они поднялись по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж. Художник отпер дверь каким-то замысловатым ключом и пропустил Лу вперед. Девушка очутилась в огромном помещении, не очень прибранном и загроможденном подрамниками, холстами, пустыми рамами всех размеров, гипсовыми головами и прочими атрибутами живописца. Посередине зала возвышалось странное сооружение – квадратная колонна с большим отверстием с одной стороны, уходящая куда-то вверх, под самый потолок.

– Ой, а это что такое? – удивилась Лу.

– А это… сейчас увидишь. Ты пока не раздевайся, здесь очень холодно, а я вернусь через минуту. – Федор ободряюще подмигнул Лу и исчез за дверью.

Лу действительно ощутила сырость и промозглость и, зябко кутаясь в свою меховую курточку, стала бродить по мастерской. Возле одной из стен она обнаружила несколько картин на мольбертах, закрытых кусками материи. В противоположном углу было оборудовано нечто вроде спальни. Правда, спальней этот закуток можно было назвать с большой натяжкой. В просторной нише стоял старый раскладной диван, небрежно застеленный шерстяным пледом, рядом – видавший виды стол с двумя немытыми чашками и три колченогие табуретки.

Пока Лу с недоумением взирала на эту более чем скромную обстановку, появился довольный Федор. За ним в дверь протиснулся невысокий крепенький дедок с охапкой дров в руках.

– Федор, ты решил развести костер? Здесь, в мастерской? – изумилась Лу.

– Не костер, а камин. Смотри, сейчас Петрович запалит дровишки, и у нас станет жарко, – пояснил художник.

«Да это ж на самом деле камин! Как же я не догадалась?» – усмехнулась про себя Лу.

Когда дрова весело затрещали, весь неприкаянный облик мастерской стал гораздо уютнее. Лу почувствовала, что ей жарко, и, сняв куртку, осталась в тонком свитере из ангорки.

– Пойдем, Луиза, я покажу тебе то, ради чего мы посетили эту скромную обитель, – торжественно сказал Федор и, взяв Лу за руку, повел ее к мольбертам, задернутым материей.

– А кстати, странно как-то здесь, запущено все, неуютно, – покрутила Лу головой. – Ты что, действительно вот тут работаешь, вот в этом бардаке?

– Да, я здесь начинал, это моя первая и самая дорогая для меня мастерская… Два года назад я отметил в этих стенах пятилетие моей самостоятельной деятельности и заодно свой двадцатипятилетний юбилей. Но, конечно, те портреты, что ты видела на выставке, создавались в другом месте, в моей теперешней мастерской, на Рублевке. – Двафэ задумчиво смотрел в мутное окно. – Просто я привез тебя сюда, чтобы показать прошлые работы, давние, но для меня самые ценные. Вот они все, стоят тихонько, я так и не успел перевезти их на новое место.

– Как-то ты странно говоришь: «Так и не успел»… Будто прощаешься с ними, – встревожилась Лу. – Что тебе мешает их забрать?

Федор взглянул на Лу и внезапно рассмеялся. Быстрым движением он привлек ее к себе.

– Ну, конечно, ничто не мешает. И я их скоро перевезу на Рублевку. Просто я неудачно выразился, а ты разволновалась, глупенькая… – Двафэ нежно гладил девушку по волосам, заглядывал ей в глаза, его лицо оказалось вдруг так близко, что Лу смогла рассмотреть детально каждую черточку, каждую неровность кожи, каждую крохотную морщинку в уголках глаз…

«Неужели он меня сейчас поцелует? – пронеслось в затуманенном сознании девушки. – А если да, то как мне себя вести?»

Лу ужасно смутилась. Ей безумно хотелось, чтобы Федор ее поцеловал. Ведь это будет означать, что он тоже неравнодушен к ней! Но он вдруг отстранился и пристально взглянул на Лу. В ее глазах промелькнуло разочарование, и это не укрылось от Федора. Усмехнувшись уголками губ, он взял ее за руку и легонько подтолкнул к мольбертам.

«Он все понял про меня, – ужаснулась и одновременно обрадовалась Лу. – Наверно, то, что я люблю его, написано у меня на лице огромными буквами».

– Скажи, а тот пейзаж, с голыми деревьями, тоже здесь? – громко спросила Лу, стараясь придать голосу будничное выражение, чтобы скрыть неловкость.

– Естественно, ради него я и привез тебя в эту берлогу. Ну, и заодно посмотришь остальные картины. Я давненько не был тут, готовил «Космос»… Вот он, смотри. Нравится? – Федор сдернул покрывало с одной из картин.

Лу уставилась на холст. Насколько она могла судить, пейзаж был написан мастерски, никогда не скажешь, что это работа начинающего художника!

– Слушай, а почему от нее веет такой пронизывающей грустью? – поразилась Лу. – Ну да, я понимаю: осень, умирание природы и все такое, но, знаешь, ни у одного художника я не встречала такого… отчаяния, что ли. Она же живая, тебе не кажется? Вот я на нее смотрю, и мне хочется заплакать горько-горько! Потому что, глядя на эту осень, возникает ощущение полной бессмысленности, безысходности всего происходящего, всей нашей жизни. Понимаешь?

Лу не рисовалась, она говорила на самом деле то, что видела и чувствовала. Картина действительно поразила ее до глубины души.

– Луиза, ты умница. Да, ты совершенно права. – Федор, очевидно, сам был немного ошарашен тонким, чувственным восприятием Лу. – Понимаешь, шесть лет назад я пережил сильнейший стресс, это было личное, но работать я не мог долго. Просто кризис какой-то наступил. Не мог кисть взять в руки, не мог заставить себя подойти к мольберту… Ужас и кошмар, в общем. А потом в один прекрасный день проснулся и понял – хочу работать, безумно, до колик, хочу создать что-то глубокое, сильное… Понимаешь, милая? Ну, вот так и появился этот пейзаж. Только не спрашивай меня, почему именно падающие листья, почему осень, я тебе не отвечу. Потому как и сам не знаю. Я тогда писал не рукой, а душой или сердцем… Думаю, что просто в нем весь мой стресс выразился и концентрация негатива здесь огромна. – Федор посмотрел на притихшую Лу, ловящую каждое его слово, и добавил: – Вот поэтому ты, милая, и плачешь над картиной.

– Федор… А что за стресс у тебя был? Нет, если не хочешь, не говори. – Лу сделала протестующий жест.

– Да столько лет прошло, все перегорело. И секрета никакого уже нет. Это была любовь, сначала счастливая и яркая, а потом… – Федор лениво махнул рукой. – Оказалось, что ей, той девушке, не я сам был нужен, а мои деньги. Понимаешь? Два года она успешно притворялась, что от меня без ума, и все два года доила меня. Хотя мои доходы тогда вовсе не были значительными, я еще не был ни известным, ни преуспевающим…