Читать книгу "Счастье по собственному желанию - Галина Владимировна Романова"

– Что в пакете? – продолжала настаивать Люба, больше всего страшась того, что непутевый начнет сейчас распаковываться и раскладывать свои немудреные пожитки по полкам ее шкафа. – Даже и не думай, Иванов!..

– Даже и не думаю, Любаша. – Иванов скривился, поднял пакет с пола и, перевернув его на стол, произнес с зубовным скрежетом, – Угощайся, женушка. Жри, то есть, пока я добрый!

На стол посыпались дождем апельсины, бананы, виноград, с глухим стуком ударилась о стол палка сырокопченой колбасы, разноцветным калейдоскопом хлынули конфеты. Из-за пазухи поношенной джинсовой куртки Иванов достал бутылку коньяка и присовокупил ее к угощению.

– Ты снова за старое?! – она просто физически ощутила, как бледность заливает ей лицо. – Ты??? Скотина непутевая, снова за старое??? Убирайся!!! Убирайся немедленно!!! Мне не нужны из-за тебя неприятности…

У нее своих хватает, хотелось ей добавить, но она вовремя остановилась.

Иванов не должен быть в посвященных. Не тот это человек, которому можно было поплакаться в жилетку. Сначала пожалеет, а потом высмеет и надругается. Это было его стилем, его направлением. Нет, ему жаловаться никак нельзя. Как и никому вообще. Ясно было приказано: полная конфиденциальность. Полная, включая постель. Ни одна живая душа, ни одна вша и все такое.

– Чё орешь-то, дура? – вроде как обиделся Серега, подпер подбородок огромным кулаком и глянул на нее с тоской. – Думаешь, украл?

– А то что же?! – Люба обвела рукой стол, заваленный продуктами. – Знаешь, на сколько все это потянет?

– Знаю. – Иванов потупил взор. – На восемьсот двадцать четыре рубля, девяносто восемь копеек. На вот, ознакомься.

И он снова полез в карман. Достал оттуда чек из супермаркета и швырнул его поверх внушительной горки конфет.

Люба опасливо потянулась к чеку и какое-то время внимательно его изучала.

Все точно. Все продукты перечислены, против каждой строчки аккуратненькие цифири, итого на восемьсот двадцать четыре рубля, девяносто восемь копеек. Как Серега и говорил.

– Откуда деньги? – все еще не хотела сдаваться Люба.

– Из леса, вестимо. – пошутил он с грустным блеском в глазах. – Работаю я, Люба. Уже два месяца как работаю. А ты думала, что я снова на большой дороге промышляю? Так я, если помнишь, условно-досрочно освобожденный. Нельзя мне на дорогу-то. Решил вот честно работать, зарабатывать. И с первой получки сразу к тебе.

– Зачем?

Верить ему она не могла по многим причинам. Одной из них была патологическая страсть Иванова к вранью. Если за день Серега не соврал хотя бы дважды, он впадал в депрессию. Поначалу Любу это забавляло, потом искренне изумляло, потом выводило из себя настолько, что она готова была убить его. Может, и убила бы когда-нибудь. Спасло Иванова заключение под стражу, а в дальнейшем – развод.

– Люба, не корчи из себя, знаешь… – Серега выпятил нижнюю губу, первый признак душевного дискомфорта. – Я многим тебе обязан, и это всего лишь малая часть того, чем я могу тебя отблагодарить. Но это только начало, поверь.

– Верю! Не надо! – она испуганно отшатнулась. – Мне не нужно от тебя никакой благодарности! Никакой, поверь!!! Все, что я делала прежде, я делала только для себя.

– Ага!!! – обрадовался сразу Иванов, подскакивая, как макака, на табуретке. – Я всегда и всем говорил, что ты эгоистка! Все делала и делаешь только для себя! И замуж за меня пошла из-за каких-то своих соображений, а не по любви. Говорила, что любишь, а ведь не любила по-настоящему. По Киму все время тосковала, я же чувствовал. А я ведь тебя…

Все было ясно. Серега явился с ночевкой. И в постель попросится. И спинку потереть, когда она станет купаться. Видимо, квартирная хозяйка, с которой он по совместительству спал, в отъезде. Либо попросила на пару суток освободить жилье. Так случалось, когда наезжал ее старший брат из Москвы. Серегу тот на нюх не выносил, даже в роли квартиранта. И ему приходилось на пару дней искать по городу пристанища. Все чаще оно находилось под крышей Любиного дома.

– Вот любила бы ты меня по-человечески, все случилось бы по-другому. А так ведь что? Маета одна, а не семья. Так я и терпел! Терпел все твои выкрутасы. Пока ты мне откровенно не сказала: не люблю! Что оставалось делать? Пришлось уйти. Дрянь ты все-таки приличная, Люба. Натерпелся я, одним словом, – закончил Иванов рассуждать и снова потянулся к ней. – Подойди, что ли, обнимемся, а, жена?

Люба остолбенела и смотрела теперь на Серегу, приоткрыв рот.

Воистину этот человек не переставал удивлять ее. Вот, казалось бы, все – очередной рубеж пройден, дальше ступить уже некуда. Дальше только пропасть. И больше он уже ничего такого ни сотворить, ни сказать, ни выдумать не сможет. Ан нет! Может! Да как! И за этим последним из последних рубежей непременно найдется еще и еще один. И шагать и шагать потом в этом направлении, и не перешагать его никогда – этот рубеж Серегиного нахальства, подлости и самодовольства.

Он натерпелся, да? Она дрянь, оказывается? Она любила его не по-человечески, так? А ему, значит, ничего не оставалось, как покинуть недостойную супругу.

– Ну, ты и гад! – выговорила Люба почти с восхищенным придыханием. – Ведь кто тебя не знает…

– Думаешь, ты узнала? Тоже мне – чтец человеческих душ, – вяло огрызнулся Иванов, снял с себя куртку и швырнул ее на руки бывшей жене. – Ко мне подход требуется. А ты все сплеча, все свою правду-матку мне рубила. А она мне нужна была? Нет. А была бы похитрее, все, глядишь, и нормализовалось бы. Ну, пришел я не вовремя, и что? Сказал же, что на работе задержался. Нет, надо было звонить и узнавать, так ли это на самом деле. Умная бы баба сделала вид, что верит. И звонить бы никуда не стала. И наутро скандал не закатила бы. Вернулся-то, в конечном счете, к тебе, не к кому-нибудь.

– Заткнись, Иванов. Или отлучу от ночлега, – пригрозила Люба, при таких вот рассуждениях непутевого ей начинало сводить живот от острого, почти непереносимого приступа лютой ненависти к своей прежней жизни и своему прежнему унижению. – Еще слово о том, какой ты замечательный, и покатишься вместе со своими подарками.

Иванов замолчал часа на полтора.

Люба вернулась в гостиную, улеглась на диван и снова завернулась в одеяло. Скомканное Ивановым на время, ее новое личное горе опять заточило так, что захотелось заплакать. Тут не к месту вспомнилось, что Ким в городе и, кажется, один. Если бы не новый работодатель, можно было бы напроситься на встречу, поговорить, глядишь…

А теперь что? А теперь снова ничего? Почему же она всякий раз его так по-глупому, совершенно бездарно теряет? Не судьба им, что ли, быть вместе…

– Любка, картошку на тебя жарить? – Иванов, полностью войдя в роль хозяина, повязался ее передником. Засучил рукава тонкого, заношенного почти до дыр свитерка и вооружился ножом для чистки картошки. – Живешь, как не баба вовсе. В холодильнике пусто. Хлеба даже нет. Бесхозная ты, Любка. Ну, как с тобой вот можно жить?!