Читать книгу "Музыка любви - Мэри Берчелл"

— Вам не стоит волноваться, — успокоила ее Никола. — Я слышала, как вы поете, и ваш голос поистине совершенен.

— Не говори глупостей! Никто не может не бояться серьезного выступления. Тот, кто не боится, — машина, а не артист. А для нас, певцов, это хуже всего, потому что мы сами себе инструмент. Ты можешь настроить скрипку или заменить струну. На пианино это может сделать кто-то другой. Но певец полагается на милость судьбы.

— Понимаю, — покорно ответила Никола.

— Конечно, — более весело добавила Торелли, — прекрасная техника в определенной степени может защитить от неудачи. Но опасности все равно подстерегают на каждом шагу. От первой ноты до последней ты словно идешь по канату над бездной. И под тобой нет сетки, если ты вдруг сорвешься вниз, — мрачно заключила она.

— Но ведь это всего лишь репетиция, — осмелилась заметить Никола.

— Репетиция с дирижером, которого я презирала, — последовал сухой ответ. — Этот молодой человек недолюбливает меня. В нем слишком много от истинного музыканта, чтобы он захотел моего провала. Если это случится, он не пощадит меня. Конечно, этого не произойдет, но все равно это прогулка над бездной.

— И вы все равно начнете с арии Королевы Ночи?

— Конечно. — Торелли одарила ее ослепительной улыбкой. — Я не отношусь к тем певцам, которые начинают осторожно и постепенно переходят к более сложным вещам. Я сразу принимаю вызов.

— Наверное, ария Королевы Ночи — самый большой вызов во всей программе?

— Да. С таким сопрано, как у меня, с такой силой и тембром голоса она потребует истинного мастерства. Вот почему эту арию часто поручают какой-нибудь певице с заурядным колоратурным сопрано, которая способна лишь на то, чтобы брать высокие ноты.

— А этого не нужно делать? — спросила Никола, зная, что такой разговор обычно успокаивает ее знаменитую тетю.

— Конечно, нет! Королева Ночи олицетворяет силы зла, как ты знаешь. Это должен быть голос потрясающей силы, а не тоненькие рулады. Вот увидишь!

Торелли стояла на возвышении в отлично сшитом костюме. На ней почти не было драгоценностей и макияжа, и было видно, что она настроена на серьезную работу. Когда закончилось вступление оркестра и Джулиан Эветт, взглянув на нее, поднял левую руку, она начала арию с точностью балерины и естественным, привычным мастерством. Не было необходимости понимать слова, хотя, как всегда у Торелли, они звучали чисто и ясно. Безупречная фразировка, легкая вибрация голоса, почти надменная легкость, с которой она пела, производили впечатление чего-то ужасающего и сверхъестественного. В конце арии весь оркестр аплодировал ей, и Джулиан Эветт сошел с дирижерской платформы и с неподдельным восхищением поцеловал ей руку. Никола ледяным взглядом смотрела на него. Хотя она была тронута и поражена пением Торелли, ничто не могло растопить лед, сковавший ее сердце, когда она смотрела на человека, повинного в смерти Брайана. Втайне она осуждала Торелли за благосклонную снисходительность к восхищению Эветта. «Она могла бы вести себя с ним холодно, — думала Никола. — Ведь она знает, что он сделал!»

Но Торелли не было дела ни до кого, кроме себя. Восхищение Джулиана Эветта польстило ей, и она была, по-видимому, в прекрасном расположении духа, когда они перешли к арии Альцесты из оперы Глюка — мольбе богам подземного царства, чтобы они вернули ее супруга. Словно по волшебству, благородство голоса мгновенно превратило Торелли из представительницы зла в прекрасное создание из классической легенды.

Потом последовал небольшой перерыв, во время которого Никола, зайдя с тетей за кулисы, столкнулась там с дирижером. Точнее они с Эветтом встретились в узком проходе, ведущем в гримерную Торелли. Он коротко кивнул ей и прошел мимо, а она смерила его ледяным взглядом.

— Ну, как мой голос звучал в зале? — поинтересовалась Торелли.

— Великолепно! — искренне ответила Никола, и тетя улыбнулась и сказала:

— Я была в отличной форме. А этот молодой человек еще более талантлив, чем я думала. Дирижер для певца, а они сегодня очень редки. Возможно, его будущее действительно опера. Может, мы еще услышим о нем, Никола.

— Он все равно останется человеком, убившим Брайана Кавердейла, — с горечью заметила Никола.

— Да, конечно, — небрежно ответила Торелли. — Однако это не умаляет его достоинств. Никогда нельзя смешивать человека и истинного художника, дитя мое. Иначе посредственность может стать выше гения.

Никола мрачно взглянула на тетю и нехотя спросила:

— Вы думаете, Джулиан Эветт — гений?

— Пока рано говорить. В любом случае в наше время это слово слишком часто произносят. Но в нем есть какая-то великолепная пластичность, смешанная с силой. Это очень редко. Я должна поговорить о нем с Оскаром Уоррендером. Знаю, Оскар им восхищается, а он ошибается редко. Давай посмотрим, как он справится со сценой леди Макбет, ходящей во сне. Это оркестровое вступление — настоящая проверка для дирижера, может ли он создавать атмосферу. Слушай внимательно, Никола. Холодное отчаяние, сострадание к потерянной душе, даже жалобные нотки, говорящие о внутреннем переломе.

Никола вернулась в зал и принялась слушать. И сцена, описанная Торелли, развернулась перед ней во всей красоте и силе. Сказанное тетей о холодном отчаянии было истинной правдой. Она даже слегка задрожала, как в предрассветный час, когда леди Макбет ходила по закоулкам своего замка, заламывая запятнанные кровью руки. «Вот как чувствует себя человек, совершивший что-то страшное, — подумала Никола. — Что-то ужасное, что уже не исправишь».

В порыве сочувствия Никола подумала, испытывает ли те же муки совести Джулиан Эветт из-за Брайана. Но тут же отбросила эту мысль, посчитав ее глупой и сентиментальной, и принялась слушать торжествующий голос Торелли, в котором смешивались глубокая грусть и великолепное чувство ритма вплоть до последней призрачной ноты, растаявшей где-то вдали.

Когда ария закончилась, тетя подозвала Николу на сцену, где участники оркестра уже паковали свои инструменты. К досаде Николы, тетя тут же завязала разговор с дирижером.

— Я попросила Николу слушать особенно внимательно это оркестровое вступление, — любезно пояснила Торелли. — Как тебе понравилось, Никола? Наш мистер Эветт справился с заданием?

Наш мистер Эветт! Впервые Никола разозлилась на тетю. Не обращая внимания на направленный на нее взгляд Эветта, она заставила себя ответить:

— Все было так, как вы и описывали. Холодное отчаяние и страдания души под невыносимым грузом вины.

— А сострадание? — подсказала Торелли. — Необъяснимое сострадание, которое мог выразить только Верди, его ты заметила?

На минуту воцарилось молчание. Потом дирижер сухо ответил:

— Возможно, мисс Денби в тот момент не была настроена на сострадание.

Что-то в его голосе вызвало гнев Николы. Она подняла глаза и взглянула на него.

— Мне трудно, — медленно произнесла она, — сострадать тому, на чьей совести лежит смерть человека.