Читать книгу "Убийственная осень - Наталия Клевалина"

— Вот ты мне скажи, зачем такие красавцы идут в попы? Вот он, допустим, служит, а все женщины думают только о нем, а совсем не о своем спасении. Ну и гордый! Даже не взглянул ни на кого.

Овчарку охватило странное желание — побежать за отцом Панкратием: «Я хоть и с ними, но я не с ними, я хорошая, меня даже полюбить можно!»

В это время Васса сказала:

— Ты пока тут спала, по радио сказали, что будто бы от берегов Шпицбергена идет тайфун «Лорелея». Сказали, что он наверняка по дороге рассыплется в море, но в Мурманске уже объявили на всякий случай штормовое предупреждение. Говорят, что тайфун здесь в августе — жуткая редкость.

— Ерунда, — сказала Овчарка, — никакого тайфуна не будет, уж поверь мне.

— Почему?

— Да потому что мне не везет. Я больше всего на свете хочу увидеть настоящий тайфун. Поэтому-то его и не будет. К тому же смотри, какой день.

В бар вошел грузный мужчина в дорогой спортивной одежде. Он поставил рюкзак на пол, достал оттуда бинокль и вышел. Какой-нибудь отдыхающий мэн из богатеньких, подумала Овчарка. Она решила утеплиться — поддела под джинсы колготки, спрятавшись в углу бара за Вассиным стулом, натянула носки потеплее, достала синюю куртку с капюшоном. Она попросила Вассу взять ей бутерброды с сыром и сосиску и сказала, что пойдет смотреть море.

День был ясный, хотя солнце и пряталось в облаках. Море тихо-тихо шелестело. Овчарка вдыхала соленый воздух и думала: «Какое оно, оказывается, большое и какое живое. Что-то как будто говорит, какие-то важные слова. Да, ни речки, ни озера не говорят таких важных слов». От вчерашних грустных мыслей об отце и следа не осталось.

«Нет, так не годится, — думала она, — это прекратить надо. А то я как о нем вспоминаю, так сразу чувствую себя маленькой и несчастной девочкой с игрушечным утенком».

Овчарка дошла до дебаркадера. Отец Панкратий с паломницей молились и кланялись, стоя лицом к зарывшемуся в белые облака солнцу. Паломница обеими руками придерживала цветастую юбку, чтобы ее не развевал ветер.

«Корова пуританистая, — подумала Овчарка ревниво, — притворяется праведной, а сама только и думает, как бы его в постель затащить».

И ей сразу же стало стыдно, потому что женщина наверняка и в мыслях не имела такого. Вот так всегда бывает, если по себе судишь.

И тут Овчарка увидела Шуру Каретную. Она сидела на самом краю дебаркадера, на металлическом кнехте. Коричневая сумка «Гуччи» стояла рядом. Ведущая завернулась в красный клетчатый плед и смотрела куда-то в море, как будто хотела разглядеть вдали Бабий остров, который увидеть отсюда было невозможно. К ней пристала облезлая, но толстая колли. Каретная кормила ее печеньем, а сама глаз не отводила от моря. Наконец, печенье кончилось, и колли направилась к Овчарке, ткнула ее в руку холодным носом, мол, и ты мне дай что-нибудь. Но у Овчарки в карманах ничего не было. Колли стала повизгивать, клянча что-нибудь вкусненькое у Овчарки. И тогда Шура Каретная обернулась, увидела Овчарку и улыбнулась ей. Потом снова стала глядеть вдаль. Овчарке самое время было что-нибудь сказать, но слова почему-то не шли с языка. Каретная сидела от нее в десяти шагах, но казалась очень далекой. Овчарка подумала, что ее и задумчивую ведущую разделяет сто километров и даже больше.

Поскольку возможность заговорить с Шурой была упущена, а Овчарка никогда не была приставучей нахалкой вроде Груши, она зашагала по дебаркадеру прочь. Нечего стоять над душой у Каретной. Овчарка видела, что она думает о чем-то важном. Шагах в двадцати от Овчарки стоял мужик-турист и в бинокль разглядывал противоположный берег залива, подкручивая колесико, которое регулировало резкость. Чайки визжали над морем. Прошла минута, и турист отнял бинокль от глаз. У Овчарки в животе похолодело, как будто там вдруг разлилось литров пять ледяной воды.

Она подошла ближе, чтоб убедиться: не ошиблась ли. Колли шла за ней по пятам.

Овчарку оттащила от туриста Васса.

— Сука, проклятая сука! — орала Овчарка, вырываясь. — Утопить бы, да и то мало будет!

Овчарка дралась не по-женски. Она пустила в ход не ногти, а кулаки и разбила мужику в кровь верхнюю губу и нос. Все посетители бара «Поплавок» высыпали на улицу понаблюдать схватку. В общем и схватки-то никакой не было — просто Овчарка налетала на мужика, а он только закрывался от нее руками и, надо сказать, ни разу ее не стукнул. Овчарка уже начала теснить его к краю дебаркадера. Кроме того, колли почему-то решила, что нападают на Овчарку, и вцепилась зубами мужику в штанину. Васса никогда еще не видела Овчарку в такой ярости. Впрочем, Овчарка как-то быстро успокоилась, но, когда Васса ослабила хватку, вырвалась и напоследок засветила мужику кулаком прямо в глаз.

— Чтоб ты подох, урод вонючий! Не успокоюсь, пока не урою мудака!

Груша смотрела во все глаза. Она так надеялась, что Овчарка выхватит нож и пырнет им мужика. Наверное, это ее бывший любовник. Вышел бы прекрасный материал под названием «Беломорская поножовщина». Но перочинный нож Овчарки остался в сумке, которая стояла в «Поплавке» под столом. К тому же, после того как Овчарка двинула мужика в глаз, Васса скоренько отвела ее к бару. Груша сбегала в бар, купила там мороженое и, примчавшись обратно, дала мужику, чтоб он его приложил в заплывающему глазу, и предложила ему свой платок вытереть кровь. Она надеялась разговорить его, но мужик только улыбнулся, хлюпая разбитым носом, и сказал:

— Вся в меня! Как порох, ничего не скажешь. Да и я хорош. Заслужил.

Груша хотела вытянуть из него еще что-нибудь, но тут подошел катер «Святитель Николай», и все рванули в бар за сумками. Груша, собственно говоря, была в отпуске, но желание подзаработать не покидало ее даже на отдыхе.

— Ты чего на него? — спросила Васса подругу, пока они шли к причалу. Васса следила, чтоб расстояние между Овчаркой и мужиком, который шел впереди, было не менее двадцати шагов.

— Этот мудак — мой папаша, — буркнула Овчарка, — Васса, я не могу просто, честное слово! Подходит, будто мы вчера только виделись. «Как ты, как мама», — спрашивает. «Твоими стараниями». Он ведь, козел, в суд липовую бумажку принес, что у него зарплата три рубля, лишь бы ничего не платить. Лыбится, стоит, как будто так и надо. Ты меня знаешь, я даже букашку зря не раздавлю, потому что она тоже жить хочет. Мне, говорит, так надоела эта заграница, там Куршевели разные. Так я, говорит, жену свою с сыном Павликом в Италию на месяц отправил, а сам сюда, на отечественную природу посмотреть захотелось. Тут я уж не выдержала. На месте этого Павлика должна я быть! Он роскошествовал тринадцать лет. Мне хрен! У него все! А у меня только мать с нервами, которые муженек этот ей издергал!

— Вот тебе и приехали на остров, — выдохнула Васса, пересчитывая деньги на билет.

— Ничего, я даже рада, — сказала Овчарка, доставая бумажник, — если и не урою его, то все равно он у меня наплачется. Я ему такое устрою, что он будет отсюда бежать и кричать, что забыл, как маму зовут. Такого пинка наподдам, что будет лететь, свистеть и радоваться.