Читать книгу "Наперsники синея - Макс Фрай"

Времена меняются

Это вообще самая сложная штука в мире – объяснить, как я чувствую, что «меняются времена», а на самом деле никакие, конечно, не времена, а направления (и намерения) несущих нас потоков. И еще сила нашего сопротивления этим потокам, и качество электричества, которое вырабатывается в процессе. И вообще все.

Самое досадное, что мало кто такие штуки чувствует, а без сходного опыта понять, о чем речь, вообще невозможно! Только что-нибудь свое придумать взамен – такая подмена вообще худшая разновидность лжи, поскольку неразоблачаема. Даже вопрос таким образом никогда не будет поставлен – все же ясно, чего.

Но времена все равно меняются, не дожидаясь, пока мы научимся об этом говорить.

Все мы, хотим того или нет,

воспитаны в рамках определенной культурной традиции; впрочем, «воспитаны» – ладно бы, наши базовые представления о мире сформированы соответствующей традицией, которая, конечно, хорошая, но чрезвычайно дурацкая, как и все тут.

В частности культурная традиция обещает нам (причем европейские и восточные в данном вопросе вполне единодушны), что в один прекрасный день перед достойным разверзаются врата, и появляется Учитель. Умный и красивый, ну или хотя бы фотогеничный. Ладно, как минимум просто антропоморфный! Он знает, чего делать, сейчас побьет палкой и объяснит.

Так даже бывает иногда. Чего только не бывает.

С такими представлениями о мире очень трудно обходиться без умного антропоморфного Учителя с палкой! Даже когда слепишь пару-тройку годных экземпляров из подвернувшихся под щупальце обломков хаоса, все равно иногда очень не хватает величественной фигуры Старшего из книжек и кино. Ну ничего страшного, значит, надо жить с этим чувством нехватки. Оно, собственно, тоже учитель. Великий учитель, щас палкой кааак даст!

Все сходится

Общеизвестно, что причиной строительства Вильнюса стал сон утомленного охотой князя Гедимина.

А из книги Томаса Венцловы «Вильнюс город в Европе» мы внезапно узнаем (ну, то есть я внезапно, а вы – как хотите) о письмах Гедимина с пометками «in civitate nostra Vilna»; по дате самого раннего письма принято определять год рождения Вильнюса – 1323. «Ни на одной карте такого города еще не было», – пишет Венцлова. И есть у меня подозрение, что никакого намека на город не было в тот момент не только на картах, но и по факту. Максимум – гнездо на дереве, в гнезде сидел жрец Лиздейка, славный не только умением причудливо интерпретировать чужие сны о волках, но и происхождением из орлиного гнезда. Под деревом сидели князь и его личный секретарь, обученный писать письма на латыни.

Жрец и князь были очень заняты. Они проводили интереснейший алхимический эксперимент: сколько писем с пометкой «написано в городе Вильнюсе» надо написать и разослать адресатам прежде, чем город появится сам, рожденный не усилиями строителей, но верой далеких читателей княжьих писем.

Подпись, пометки – это же такие пустяки. На них не обращают особого внимания, а значит, не подвергают сомнению. Написал Гедимин, сидя в какой-то там Вильне – ладно, как скажет, ему виднее, где он там сидит. Читаем дальше.

Адресатами Гедимина были люди, скажем так, непростые. Папа, разнообразные епископы, коллеги-короли. Люди, стало быть, огромной личной силы (по тем временам обязательное условие для любого, самого мелкого начальника). Заставить их создать город из текста (писем), одной только силой своего убеждения, что такой город уже есть (если уж письма оттуда пишут) – это была гениальная идея.

Вечная история: два друга (царь и жрец, но могут быть и другие роли) сидят на дереве, хулиганят, ржут, как кони, и из этого их безответственного хохота рождаются новые миры, или меняются старые, ну или хотя бы города растут – самые лучшие, пограничные, все как мы любим.

Все такое важное,

такое незначительное, такое драгоценное, слишком простое, чтобы быть правильно понятым. А непонимание искажает суть и даже портит описанное. Далеко не всегда, но бывает и так.

Вот, например, в центре города Вильнюса на Лукишской площади колосится рожь. Когда-то сразу после наступления Независимости, друг А. предлагал посадить на Лукишской площади картошку. Вот просто перепахать там все, посадить картошку, каждый год собирать урожай, чтобы вылечить место от памяти о том, чем ему пришлось быть. О расстрелах, о памятнике-ленину, о прочем таком, чего не должно происходить, а происходило.

Картошку на Лукишской площади, конечно, никто не посадил, разбили сквер, и все.

Но прошло какое-то время, и место взялось лечить себя само. Туда стали приходить люди с мыльными пузырями. Потом там, возле летней кофеиновой будки стали регулярно собираться танцоры линди-хопа. По средам, что ли? Или по вторникам? Или когда бог на душу положит? Никак не могу вычислить, есть ли какая-то закономерность в их появлениях.

А потом посадили рожь. Засеяли ею не всю площадь, а только небольшую часть, типа клумбу разбили. Но плевать, рожь колосится, и, по-моему, пора уже собирать урожай. Август все-таки.

Друг А. в свое время придумал отличный метод расколдовать плохое место. Люди его, конечно, слушать не стали. Ну и плевать: место, набравшись сил, этот метод усовершенствовало и само запустило процесс, используя двуногих бескрылых балбесов в качестве инструментов. Самых лучших из них (из нас), конечно. Потому что годные инструменты получаются только из лучших. Ну, это и так понятно.

Я очень надеюсь, что весь мир сумеет действовать не менее эффективно, чем Лукишская площадь. И сумеет исцелить себя от воспоминаний о глупости и злобе. Он, строго говоря, так уже и действует на некоторых своих территориях. Хотя не столь активно, как хотелось бы мне, но я всегда хочу невозможного.

А на некоторых других территориях он не действует пока. Или все-таки действует, но очень слабо, невооруженным глазом не заметишь.

И хорошо бы ему (миру) собраться, мобилизовать все силы и приниматься за крупномасштабное, интенсивное исцеление себя вот прямо сейчас. Пока еще живы те лучшие, из кого получаются годные инструменты. Пока их (нас) относительно много, и есть на кого положиться.

Я думаю, ему (миру) надо очень, очень спешить. Потому что – сколько можно тянуть? Я хочу успеть посмотреть, как у него все получится.

Всякий раз,

когда вижу вот эти озера сумеречного бирюзового света в полуночном небе, вдыхаю холодный воздух, густой от аромата жасмина (в жопу «чубушник», жасмина!) и диких северных роз, мне кажется, что я недостаточно остро все это чувствую, слишком слабая реакция, не соответствующая происходящему вокруг северному летнему полуночному миру, с веселым птичьим щебетом, подпрыгивая на кочках, летящему в самый солнцеворот. Потому что нормальной реакцией, соответствующей происходящему, было бы взорваться сердцем и умереть вот прямо сейчас, пока бирюзовые окна рая открыты нараспашку, и оттуда громко, не стесняясь щебечущих птиц и орущих котов, уже зовут домой, ужинать.