Читать книгу "Спальня, в которой мы вместе - Эмма Марс"

– Да, я поняла.

– Черт возьми, я не могу поверить, что Дэвид спал со своей собственной сестрой… Этот тип никогда не слыхал об инцесте?

Чтобы прогнать картинку, появившуюся в моем воображении, и чтобы закрыть тему, я рассказала ей о призрачном появлении Авроры в кадре фильма «Незнакомка из Парижа». Мы начали обсуждать отрицательные отзывы, которые этот фильм получил от кинокритиков, как вдруг внезапно возле нашего столика появился Франсуа.

– Дамы! – воскликнул он игривым тоном.

– Франсуа… Присаживайтесь, пожалуйста.

Чтобы спастись от жары, он надел свой летний прикид городского исследователя, который я уже видела на нем: белые брюки, льняная рубашка и кремовая панама, прикрывающая лысеющую макушку.

– Итак, – вновь заговорил Маршадо, – мадемуазель… – он жадно охватил быстрым взглядом фигуру Сони, затем снова повернулся ко мне, – и теперь уже мадам.

Я почти забыла о том, что он присутствовал на нашей свадьбе, где я его видела лишь мельком в толпе гостей, за туманной завесой моего взора, измененного воздействием снотворного.

Сейчас Маршадо сидел прямо передо мной, и я заметила, что он успел насладиться лучами солнца, которые окрасили его лицо красноватым загаром. Должно быть, он прекрасно провел время в Бретани…

– А, точно, – воскликнула я. – Вы двое, вы ведь уже знакомы. Вы встречались на нашей свадьбе.

– Мы даже танцевали зажигательный рок-н‑ролл, – добавил Маршадо.

Соня, казалось, не разделяла его воодушевления, ограничившись утвердительным кивком и натянутой улыбкой. Я никогда не видела ее такой смущенной, почти запуганной.

Что произошло после нашего поспешного отъезда? До которого часа продолжалось празднование? Луи никогда не рассказывал мне об этом, разве только что-то вкратце, по нескольким слухам. А Франсуа рассказал мне о своей симпатии к моей подруге еще во время нашей встречи в кафе «Марли», когда он увидел ее фотографию в моем мобильнике. Возможно, в тот памятный вечер, когда он был уже свободен от своих супружеских обязательств (по крайней мере, я так предположила), он нахально приставал к Соне? Наверное, он узнал о ее прошлом в агентстве и позволил себе обратиться к ней напрямую, без церемоний? Однако это еще не худший вариант, Соня сама могла наброситься с жадностью на такой лакомый кусок…

Но, определенно, она очень изменилась. Из нас двоих за этот год я стала хулиганкой, а она пуританкой.

– Вы хотели так срочно меня увидеть, чтобы похвастаться своими блестящими способностями танцора? – поддразнила я его.

– Нет, конечно же. Я хотел вам вручить вот это.

Он протянул мне конверт из крафтовой бумаги, который я взяла, бросив на него вопросительный взгляд.

– Это оригиналы тех двух документов, которые я вам присылал в эсэмэс, – сказал он. – Семейное фото Лебурде и опись документов Эмилии при ее приеме в Сен Броладр.

После этого заявления непринужденная атмосфера, которая царила в баре, внезапно стала ледяной. Я неуверенно, почти колеблясь, открыла конверт, словно, прикоснувшись к этой печатной версии документов, тут же должна была сгореть в пламени. Наконец я достала их, один за другим. Я пристально разглядывала их некоторое время, пока Соня с любопытством смотрела на меня, затем положила обратно, не проронив ни слова.

– Вам удалось узнать еще что-нибудь о родителях Лебурде и об обстоятельствах их гибели?

– Нет, пока не было времени, – сказал он с сожалением. – Как вам известно, мне еще приходится заниматься журналом…

Он указал на покрытую мокрыми разводами обложку лежавшего на столе «Экономиста». Я пока еще не смирилась с мелким предательством Франсуа. Но это был неподходящий момент для высказывания претензий. Маршадо еще мог мне пригодиться.

– Однако, – вновь заговорил он, отпив из пол-литровой кружки, которую ему только что принесли, – я виделся с вашим другом Ивоном в Кельмере…

Ивон, тот самый мастер, ремонтирующий лодки, алкоголик, который снабдил меня контрабандной самогонкой и подробным рассказом о несчастном случае, произошедшем с Андре и Гортензией Барле.

– Вот как! – удивилась я. – И зачем же?

– Затем, что я никак не мог принять тот факт, что моторную лодку, несущуюся на полном ходу, оставили в руках неопытного рулевого. Никогда такой требовательный человек, каким был Андре Барле, не позволил бы этого. Даже своему сыну.

Луи не смог бы стоять у руля такого моторного катера, заявила мне Ребекка.

– И что же? – оживилась Соня.

– По меньшей мере можно сказать, что Анабель произвела впечатление на нашего лодочного могильщика, – улыбнулся Маршадо широкой, в тридцать два зуба, обольстительной улыбкой.

– Он был мертвецки пьян, – обрубила я.

– Может быть. Тем не менее он держал язык за зубами и не рассказал вам самого главного. В тот день, 6 июля 1990 года, Ивон не только вытащил из воды вашего будущего мужа, у которого было раздроблено колено. С палубы своей рыбацкой лодки он наблюдал за всем происходящим: «Рива», которая неслась на полной скорости, роковой удар…

– Что? – воскликнула я. – Он мне не говорил ничего подобного!

Маршадо вновь сделал глоток прохладного хмеля и продолжил свой рассказ:

– Я знаю. Однако даже спустя двадцать лет после всего произошедшего у него сохранились очень четкие воспоминания. И это однозначно: тот, кто управлял «Ривой», не случайно разбил ее о скалы. Все местные жители знают рифы наизусть. Невозможно про них забыть или не знать об их существовании. Тем более когда живешь в вилле прямо над ними и можешь наблюдать их каждый день из своих окон.

– Что вы этим хотите сказать? – резко и сухо спросила я.

– Что, по мнению нашего приятеля Ивона из Кельмера, «Рива» намеренно была направлена на скалистую отмель.

Я на мгновение потеряла дар речи. Мое лицо освещал одинокий луч, падающий с улицы, но я вдруг ощутила беспросветную темноту внутри.

– Это не был несчастный случай, Эль, – настаивал он мрачным тоном. – Это было самоубийство.

3

12 июня 2010

Иногда боль не исчисляется ни количеством роковых разоблачений, бросающих нас на лопатки, ни даже интенсивностью этих апперкотов, которые мы получаем от жизни. Иногда она материализуется в часах, минутах, секундах, в любой единице времени, даже малейшей, врезающейся в наш мозг, как игла, и колющей наши чувствительные зоны до следующего приступа.

Боль + 1 минута: я в полном потрясении. Франсуа наслаждается впечатлением, которое произвело на меня его разоблачение, понимающе качая головой, а Соня явно пытается найти ободряющие слова, которые бы вывели меня из оцепенения. Напрасно. Самые мрачные гипотезы сменяют одна другую в моей голове, и каждая из них все больше омрачает образ моего супруга. Луи хотел покончить жизнь самоубийством спустя шесть месяцев после исчезновения Авроры.