Читать книгу "Меч в рукаве - Роман Глушков"

С той поры жизнь для Мефодия словно утратила некий ориентир, на который он упорно пытался выйти, и теперь бесцельно дрейфовала, подхваченная медленным, но неумолимым течением времени. Мефодию не раз доводилось слышать о том, что коварная штука – жизнь внешне чем-то похожа на зебру – полоса белая, полоса черная… В целом с таким живописным сравнением он соглашался, но только в последнее время Мефодия стали терзать сомнения по поводу кое-каких деталей этой философской концепции. Мефодию казалось, что, угодив на очередной «черный» промежуток, он вдруг по непонятной причине совершил строевой поворот на девяносто градусов и вплоть до настоящего момента упорно маршировал вдоль, а не поперек этой мрачной полосы. А она с каждым шагом становилась все мрачнее и мрачнее…

Вначале он, что называется, попал под раздачу, выйдя по невнимательности поработать в парк аккурат на День доблестного воздушно-десантного воинства. В прошлом году Мефодий воздержался от посещения этого праздника, когда по всей стране отставные десантники наглядно демонстрируют тем, кого они обязаны защищать, каким образом будут громить посягнувшего на Родину агрессора. Ну а поскольку сам агрессор был в это время далеко, его роль по уже сложившейся традиции продолжали играть рыночные торговцы с Кавказа, допризывная молодежь, ОМОН или, в крайнем случае, свои же собратья по оружию.

Сперва все протекало тихо, мирно и в какой-то степени даже весело. Дюжие хлопцы в голубых беретах, пребывая в нормальном для праздника «подогретом» состоянии духа, охотно подсаживались к художнику и позировали столько, сколько от них требовалось. Благодарили же Мефодия кто деньгами, а кто и просто поднесенной стопкой, от которой художник, боясь смертельно обидеть грозных клиентов в святой для них день, предпочитал не отказываться.

«Какие замечательные ребята, – думал изрядно захмелевший под вечер Мефодий, стоя в окружении новых друзей, напяливших ему на голову берет и даже подаривших на память настоящий десантный тельник. – Веселые, дружные. Не то что эти дебильные студенты…» Конфликт возник на пустом месте. Внезапно к их уже сформированному коллективу подошли еще пятеро молодцов в таких же камуфлированных штанах и лихо заломленных на затылок беретах. После обязательного ритуала братского приветствия (в котором принудительно поучаствовал и Мефодий) никто не мог даже предположить, что все закончится так трагично.

– Эй, ты, маляр, – глядя на Мефодия остекленевшими глазами, обратился к нему самый малорослый из подошедших. – А ну-ка, намарай нас на память всех вместе!

Несомненно, живи Мефодий в Германии, где любой художник от оператора краскопульта до всемирно известных Альбрехта Дюрера и Кете Кольвиц – der Maler, он бы не обиделся. Но на русском это обращение звучало для портретиста оскорбительно. И пока Мефодий собирался с мыслями, намереваясь отстоять честь своей поруганной профессии, его опередил белобрысый крепыш, чей берет красовался сейчас на голове у художника.

– Спокойно, братан! – сказал он, поднимаясь со стульчика и панибратски хлопая малорослого по плечу. – Погоди, не гони – пусть Мишка, – так по-свойски десантники окрестили Мефодия, – сначала со мной разберется.

– …дцатая? – вдруг спросил у белобрысого один из товарищей малорослого – сухощавый верзила с пушистым, как помазок, аксельбантом на камуфлированной куртке.

– …дцатая гвардейская! – гордо поправил его белобрысый, щелкнув себя по юбилейному значку на небольшом «иконостасе» кителя.

– Ну и где была ваша гвардейская, когда нас обложили в …ком ущелье? – презрительно сощурился верзила. – Зажались, как бабы в У…ке, когда наши пацаны там ротами гибли! Зато здесь все вы… «гвардейские»! Трусы!

Белобрысый задумался, переваривая захмелевшей головой только что услышанное, потом насупился, шумно втянул перебитым носом воздух и вплотную придвинулся к носителю аксельбанта:

– А ну-ка, повтори!!!

Верзила не счел за труд повторить…

Так Мефодий, не отслуживший после университета положенного года по причине плоскостопия, сам того не желая, угодил в междивизионные разборки отставного десантного контингента. Еще ни разу в жизни ему не доставалось так крепко. Даже злые бритоголовые гопники, испытывающие антипатию ко всем небритоголовым в целом и к уличным художникам в частности, и те не колотили его с таким педантизмом. Наверное, следовало считать за честь, что крепкими побоями «Мишку» невольно приравнивают к полноправным членам боевого братства, но стоящий на четвереньках и получающий по лицу рифлеными подошвами армейских ботинок Мефодий особой гордости по этому поводу не испытывал.

…Уже смеркалось, когда Мефодия привели в чувство сердобольные омоновцы. Мефодий лежал на примятом газоне невдалеке от места своего боевого крещения. Ветер лениво носил вокруг рваные листы ватмана, а обезноженный этюдник (ножки его были отломаны и вместе с табуреткой использованы дерущимися в качестве оружия) щерился на художника щепами треснутой фанеры, словно выбитыми в драке зубами…

Сломанные ребра срослись, швы с рассеченной брови сняли, синяки и шишки рассосались, а хромая походка снова стала ровной. Были куплены с рук новые этюдник и стульчик, заштопан порванный пиджак. Жизнь вернулась к своему привычному состоянию.

Но ненадолго…

Следующая пренеприятная история стряслась аккурат по первому осеннему гололеду и, хоть протекала она практически без рукоприкладства, страху на Мефодия нагнала несоизмеримо больше.

Неприятность эту стоило бы отнести к соседским неурядицам, но только сосед у Мефодия был не из тех, к кому можно было запросто сходить за сигаретами или одолжить червонец. Да и просто по-соседски поинтересоваться у него, как дела.

Виктор Тутуничев, более известный в Староболотинском РУБОП как Тутанхамон, являлся представителем тех структур, которые с некоторых пор принято именовать «теневыми». Проживал Тутанхамон этажом выше Мефодия и имел в своем распоряжении совмещенные в единый блок трехкомнатную и две двухкомнатные квартиры. В оставшейся однокомнатной, что находилась прямиком над квартирой художника, дислоцировался взвод тутанхамоновской охраны. Лестничную площадку Тутанхамона от самой лестницы отделяла стальная клетка, оставляющая лишь малое пространство для прохода проживающим выше жильцам. По поводу этого сваренного из арматуры сооружения среди обитателей подъезда номер один ходила дежурная шутка: дескать, Тутанхамон сварганил клетку на память о месте своего недавнего восьмилетнего пребывания, где подобного добра вкупе с километрами колючей проволоки было предостаточно.

На лифте Тутанхамон отказывался ездить категорически, хотя и жил на предпоследнем этаже. Не то чтобы ходьба по лестнице доставляла ему удовольствие, нет. Скорее наоборот – грузному и страдавшему одышкой Тутанхамону преодоление лестничных пролетов казалось каждодневным восхождением на Голгофу. Однако человеку, на которого раз в полгода открывали охоту разного рода киллеры, выбирать особо не приходилось – перед глазами Тутанхамона стоял живой (а точнее – некогда живой) пример подобной неосмотрительности: предшественник Тутуничева на посту лидера центровой преступной группировки был взорван радиоуправляемым фугасом именно в лифте собственного дома.