Читать книгу "Приговоренная. За стакан воды - Анн-Изабель Толле"

— Ты лжешь! Все свидетельствуют о том, что ты совершила богохульство, и этих доказательств достаточно. Христиане должны подчиняться законам Пакистана, которые запрещают неуважительно отзываться о Пророке. Так как ты отказываешься обратиться в ислам, а Пророк не может сам защитить себя, мы отомстим за него.

Он отвернулся, и разгневанная толпа ополчилась на меня: посыпались удары палками, плевки… я думала, что умру. Потом меня снова спросили:

— Хочешь ли ты обратиться в веру, достойную этого именования?

— Нет, я христианка, но прошу вас…

Они с тем же пылом принялись снова избивать меня.

Я была уже почти без сознания, не чувствовала боли от ран, когда приехала полиция.

Двое полицейских бросили меня в машину под аплодисменты толпы, и через несколько минут я оказалась в комиссариате Нанкана-Сахиб.

В кабинете главы полиции меня усадили на лавку. Я попросила воды и компрессов, чтобы промыть раны на ногах. Молодой полицейский кинул мне старую кухонную тряпку и презрительно процедил:

— Вот, и не размахивай ею тут.

У меня сильно болела рука, и я подумала, что она, наверно, сломана. В этот момент я увидела, как в комнату зашел имам, Мусарат и ее шайка. При мне они рассказали главе полиции, что я оскорбила Пророка. С улицы раздались крики: «Смерть христианке!»

Составив протокол, полицейский повернулся ко мне и злобно окликнул:

— Эй, что ты можешь сказать обо всем этом?

— Я невиновна, это неправда! Я не оскорбляла Пророка.

Сразу же после этого меня бросили в полицейскую машину. По дороге я потеряла сознание от боли. Пришла в себя я уже в тюрьме в Шекхупура, где меня бросили в яму.

С того дня я не выходила отсюда. Уже два года.

С мужем я увиделась только через месяц. Все это время я провела за решеткой, в одиночестве, и никто ничего мне не объяснял.

Мы встретились в кабинете начальника тюрьмы, и выплакали все слезы, которые только мог пролить человек. Помню, прежде чем рассказать о новостях, он спросил меня, нахмурившись:

— Я слышал, что тебя изнасиловали деревенские мужчины. Это правда?

— Нет, неправда. Они избили меня до полусмерти и издевались, но не насиловали.

Ашик испытал заметное облегчение и сразу рассказал о том, что с детьми все хорошо.

У меня тоже как будто камень с души упал.

— А как ты, милый Ашик, узнал о том, что произошло? — наконец, спросила я. — Что происходит в деревне с тех пор, как меня заперли здесь?

Весь месяц эти и другие вопросы не давали мне покоя, и теперь мне не терпелось задать их.

— Когда они набросились на тебя в доме старшины, Зоеб, сын Фарах, пришел в мастерскую предупредить меня. Он сказал, что у тебя серьезные проблемы. Я со всех ног помчался в деревню, но увидел только, как тебя увозит полиция. Мне не хватило храбрости, прости меня, но когда я увидел эту разъяренную толпу, то не решился подойти.

Ашик понурил голову. Я накрыла его ладонь своей, показывая, что готова слушать дальше.

— Я испугался, — продолжал он, — и понимал, что если они увидят меня, то изобьют тоже. Поэтому я сбежал из деревни и дождался, пока на реке стемнеет. В потемках я незаметно вернулся домой, чтобы увидеться с детьми. Жозефина возилась с ними во дворе. Увидев меня, она расплакалась. «Ашик, это ужасно, они забрали Азию. Ее обвиняют в богохульстве из-за того, что случилось во время сбора ягод». Я понял, что это очень серьезное обвинение, и попросил Жозефину присмотреть за детьми: мне нужно было спрятаться.

Мое сердце болезненно сжалось при взгляде на измученное лицо мужа. Ашик рассказал дальше о том, как через двадцать дней после моего ареста он с детьми окончательно покинул наш дом.

В Иттан Вали им угрожали смертью, ведь их тоже считали богохульниками, хотя их вины в этом было еще меньше, чем моей.

Но мы семья, поэтому все обречены.

4

Смерть через повешение

8 ноября 2010 года судьи совещались пять минут, и приговор обрушился на меня, как гром небесный.

«Азия Норин Биби, на основании статьи 295-С кодекса Пакистана суд приговаривает вас к смертной казни через повешение, а также к штрафу в размере 300 000 рупий».

Судья поднял молоток и с силой опустил его на подставку. Эхо разнеслось по всему залу, и не успело оно стихнуть, как толпа взорвалась овациями, поддерживая это решение. Я заплакала. Я была одна против всех, под охраной двух полицейских, по лицам которых было видно, что они тоже довольны приговором. И некому было разделить со мной скорбь — ни адвоката, ни семьи не было рядом. Так что я обхватила голову руками и проливала слезы, не в силах больше видеть всех этих людей, исполненных ненависти и рукоплещущих тому, что бедную крестьянку обрекли на смерть. Теперь я их не видела, но все еще слышала, как они хлопали, поддерживая судью Навида Икбала. «Казнить ее! Казнить! Аллах акбар!» Я подняла глаза. Все было как в тумане, и все же я увидела, какой радостью лучились лица проповедников, пришедших специально чтобы поприсутствовать на моем процессе. Когда они встали с кресел, бурлящая толпа все еще продолжала аплодировать. Те, кто жаждал зрелищ, получили, чего хотели.

Вскоре здание суда заполнилось восторженной ордой, которая сносила двери и скандировала: «Отомстим за Пророка! Аллах велик!» Мои охранники, вероятно, решили, что пора покинуть помещение, пока ситуация не вышла из-под контроля. Они вывели меня из дворца правосудия через потайную дверь и бесцеремонно швырнули в кузов фургона, как старый мусорный мешок, будто после приговора они перестали считать меня человеком. Потом они привязали меня к лавке, как дикого зверя.

Я не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, и только пыталась отыскать глазами краешек окна без решетки, чтобы выглянуть наружу. Я знала, что Ашик в этот момент был где-то тут, но не могла увидеть его.

За несколько дней до заседания суда он пришел навестить меня и предупредил:

— Если я войду в зал, меня могут линчевать… Я буду стоять снаружи, совсем рядом, и ждать приговора. Не обижайся, Азия, мы увидимся с тобой позже.

— Да, я понимаю, как это опасно. Не переживай, все будет хорошо, ведь я невиновна.

Ашик широко улыбнулся.

— Конечно, все скоро закончится. И давно пора бы, ведь ты уже больше года сидишь в тюрьме. Хорошо, что этот процесс наконец-то состоится. Мы с детьми уже все подготовили, чтобы устроить праздник, когда ты вернешься в родительский дом. Знаешь, нам будет довольно трудно перебраться обратно в Иттан Вали.

Я заплакала от радости при мысли о том, что смогу выйти из тюрьмы и воссоединиться с семьей.

— Жаль, что мы не сможем вернуться в наш дом, в нашу деревню, но так действительно будет разумнее. И потом, я бы не смогла больше жить в нашем старом доме, помня сколько ярости обрушилось там на меня.