Читать книгу "Калейдоскоп. Расходные материалы - Сергей Кузнецов"

Очень страшно.

Становится совсем темно. Этой зимой какие-то очень длинные ночи, бесконечные, мучительные. Даже свечи горят тускло, им не хватает сил рассеять темень, не хватает света. Ева, Ева, где же ты? Рыжие твои волосы озарили бы эту залу, глаза твои вспыхнули бы, разгоняя мрак. Я помню, мы играли, ты сидела у меня на коленях, а крашеный деревянный волчок крутился по столу, подгоняемый твоим смехом… помню, ты бежала по желтой песчаной дорожке в белом шелковом платье с широкой юбкой, катила перед собой обруч, ветер развевал твои волосы, и казалось, солнце запуталось в них, словно в ветвях дерева. Моя девочка, доченька… куда ты уехала? Кто прогнал тебя из моего дома? Кто посмел? Принеси мне воды, я хочу пить. Отчего ты не слышишь меня? Ева, Ева, где ты? Почему так темно?

(перебивает)

Да, old money – это нечто особенное.

У меня есть знакомая. Французская еврейка. Ее семья бежала из Северной Африки, когда там случилась деколонизация. Были они богатые люди и довольно много увезли с собой, так что и во Франции потом не бедствовали. Но все равно – по Египту скучали.

И вот прошло много лет. Дети подросли. Страсти улеглись. В Африке все тоже поуспокоилось. И они решили съездить туда в отпуск. Купили билеты на самолет, мать позвонила в египетское турагентство забронировать отель и назвала сотруднице свою фамилию.

– Ой, – воскликнула девушка, – какая забавная фамилия! У нас есть универмаг, который так называется!

Мать, помолчав, сказала:

– Это был наш универмаг.

И повесила трубку.

Задремала – и тут же проснулась. Приснился Санкт-Петербург, холодный, занесенный снегом. Она выходит из коляски, Алексей подает руку и улыбается. На нем особый гвардейский мундир, который бывает только во сне, парадный, шитый золотом и украшенный бриллиантами, сверкающий, как рождественская елка, а на ней обычная шубка, очень скромная, серебристо-белая, нежная-нежная, под цвет петербургского снега. Ева опирается на руку Алексея, соскакивает на землю – и тут же просыпается, возвращается к стуку колес, дымчато-зеленеющему лесу за окном, далеким горным вершинам.

Это был только сон, увы. Ведь прав был дядя: из Алексея не вышло хорошего мужа. Прошлой осенью они ругались едва ли не каждый раз, когда оставались вдвоем, – Алексей ревновал Еву ко всем, с кем она танцевала или даже разговаривала, а сам то и дело пропадал на полночи вместе с армейскими друзьями, возвращался пьяный и расхристанный, совсем не похожий на блестящего гвардейца, которого Ева полюбила когда-то. Сколько раз она вспоминала дядины слова:

– Ты зря покидаешь семью. Посмотри, мы всегда старались держаться вместе, даже когда разъехались по разным странам. Мой брат что, из каприза женился на твоей тетке? Нет, он знал, что нельзя мешать кровь, нельзя впускать в дело чужих.

– А как же дедушка Натан? – возражала она тогда. – Женился на бабушке Маргарет, взял себе жену из чужих, из англичан, и все равно, я помню, они любили друг друга, жили счастливо, до самой его смерти.

– Маргарет была из хорошей семьи! – кричал дядя. – А твой Алекси – какой-то гвардейский офицер, нищий дворянин из варварской страны. Знаю я этих офицеров! Всю жизнь будешь оплачивать его долги и закрывать глаза на шашни с актрисами!

Про долги дядя ошибся, а про закрывать глаза… откуда же Еве знать, где выпивал с приятелями Алексей? Может, и без актрис не обошлось. Наверно, рано или поздно Ева бы узнала правду, но сразу после Рождества Алексея отправили в поход, куда-то в азиатскую часть Российской Империи, которую Ева и на карте находила с трудом.

Последние дни были наполнены тихой грустью: они понимали, что расстаются навсегда, хотя не говорили об этом. Ева только сказала, что, наверное, вернется в Париж – что мне без тебя делать в Петербурге? – и Алексей кивнул: да, я понимаю.

Так вот они и расстались – и теперь поезд везет Еву к тем, с кем она бурно расставалась два года назад.

Мало ей было тогда дядиных нотаций! Карл тоже посчитал своим долгом принять участие в обсуждении Евиной судьбы.

– К чему, ты думаешь, Старик так напирает на родственные чувства? – сказал он, когда они остались вдвоем. – Где у тебя подходящие для брака родственники? Не сына же кузины Элизабет он имеет в виду? Арчибальду-младшему всего десять, и к тому же Старик этих Темплов терпеть не может. Я думаю, – подмигнул Карл, – он сам не прочь на тебе жениться. Зря он, что ли, так расхваливает выбор моего отца? Мол, Лионель женился на племяннице, а он женится на внучатой племяннице, вот и все. Неплохой, кстати, вариант, ты подумай.

Сейчас Ева сама не понимает, почему тогда пришла в такую ярость, – но орала она так, что сбежались слуги. Вот и получилось, что в один день разругалась и с дядей, и с братом: ничего не оставалось, как ночью бежать с Алексеем, вместо прощания оставив записку, короткую и решительную, как их ссора.

Уже в Берлине, по дороге в Россию, Ева получила письмо от Анны: мол, дядя в таком гневе, что даже запретил упоминать ее имя. Стоит ослушаться – орет, топает ногами и швыряет об пол, что под руку попадется. Расколотил, писала Анна, китайский сервиз, очень красивый и дорогой.

Ева собиралась ответить, но свобода, любовь, путешествие… незнакомая Европа за окнами поезда… весточку она прислала только из России. Я здесь счастлива, милая Анна, писала Ева в варшавском отеле. Поверь, мир очень велик, гораздо больше, чем это может показаться изнутри особняка на рю Сен-Флорантан.

Ева не указала петербургского адреса: сама не знала его, да и хотела прислать большое письмо уже из русской столицы. Но потом… потом Петербург закружил ее, вихрем пронося с бала на бал, с танца на танец, с праздника на праздник – и только через год, зайдя к одной из своих новых подруг, в лежавшем на столике Le Monde Illustre Ева прочитала, что у их банка плохо идут дела. Ева не придала этому значения – она знала: дядя умел заставить газеты писать то, что ему выгодно. Ну, значит, решила она, сейчас он хочет, чтобы все считали, будто дела идут неважно. Но еще год спустя, когда Алексей уже уехал в Азию, оставшись одна и собирая вещи для возвращения в Париж, Ева пошла в Публичную библиотеку и прочла обо всем, что случилось. Череда катастроф не оставляла сомнений: на этот раз Барон Джи не блефовал – по всей Европе закрывались конторы, в Италии и Англии банк объявили банкротом, а на Парижской бирже акции упали в три с лишним раза.

Встревоженная Ева написала в Париж – и месяц назад новые жильцы особняка на рю Сен-Флорантан сообщили, что дом продан, а бывшие владельцы отправились в Австрию. Из Венского, одного из немногих сохранившихся отделений банка, Еве ответили, что господин барон с семьей не стали останавливаться в городе, а сразу отправились в горы, где Лионель когда-то построил дом. Уже с дороги Ева телеграфировала, что приезжает, – и вот под ритмичный стук колес она думает, что придется просить прощения за бегство и внезапный брак, да уж, будет неприятно, но дядя, конечно, простит, ведь он-то уж точно ее любит, родственная любовь тем и отличается от романтической, что никогда не проходит, хотя о ней и не пишут романов. Что касается брака… можно будет его расторгнуть, тем более что и венчались они с Алексеем в России, по православному обряду. А Арчибальд Темпл-мл. подрастет тем временем еще на годик, глядишь – и вступит в подходящий возраст, и все пойдет так, как дяде и хотелось, как он замыслил с самого начала.