Читать книгу "Нейронный трип - Виталий Вавикин"

– Нечего продавать.

– Вот видишь! – расцветает она. – Все уже прожито до тебя. Все уже написано кем-то другим. – Красный язык мелькает за грязно-белыми зубами. – Не хочешь что-нибудь поменять?

– Например?

– Например, представь, что жизнь – это секс.

– В смысле – за деньги?

– В смысле – просто секс, дурачок!

– И в чем смысл?

– А нет смысла! Знаешь, как на комбайне – чем сильнее жмешь на рычаг, тем быстрее прешь вперед.

17

Пара сигарет дымится в пепельнице. Кровать, на которой недавно спала Руфь, жалобно поскрипывает. Мерло смотрит на пышную грудь Глори, раскачивающуюся перед его глазами, и думает о том, за сколько можно продать историю своей жизни. А историю друзей?

– Главное – продержаться как можно дольше, – говорит Глори. – Чем больше историй, тем больше шансов. – Она, задыхаясь, рассказывает, что главное – не придумывать ничего нового. – Все есть вокруг. Нужно лишь уметь наблюдать.

– Ты и обо мне напишешь?

– Если будешь настолько хорош, чтобы за это заплатили.

– Тогда возьми меня с собой.

– Не пойдет. Сначала заставь жену вернуться, сделай ей ребенка и доведи до белого каления, чтобы она сошла с ума, а мы были вынуждены за свои грехи растить ребенка и навещать ее в сумасшедшем доме, подбирая слова, рассказывая детенышу, почему у его матери течет изо рта слюна.

– А что потом?

– А потом мы напишем новую историю, – Глори охает, трясется, затем стихает, не дышит. – Про меня всегда говорят, что я как кролик, – устало улыбается она. – А я говорю, что тот, кто говорит это – полный мудак. Мужик радоваться должен, что баба с ним по три-пять раз кончает, а не о кроликах думать! – Глори снова начинает осторожно подмахивать бедрами. – Никогда не пробовал мастурбировать на репродукцию Моны Лизы?

– Причем тут Мона Лиза? – спрашивает Мерло.

– Притом, что если заниматься этим достаточно долго, то в итоге захочется поехать в Лувр и передернуть на оригинал. Представляешь, сколько будет стоить эта история?!

18

День теплый, яркий. Элитный пригород мегаполиса.

Никогда прежде Мерло не использовал нейронный модулятор в общественных местах.

– Это будет нечто, – пообещала Глори утром.

Они включают нейронный модулятор на улице, вдоль которой выстроились в ряд средневековые замки. Прохожих много, но Глори плевать. Она идет рядом с Мерло, держа его за руку, и рассказывает о сексуальном скандале знаменитого политика, всплывшем в газетах благодаря ее стараниям.

– Что за политик? – спрашивает Мерло.

– Неважно, кто он, главное, что кому-то удалось стать частью его истории. Это то же самое, что переспать с президентом! Представляешь, насколько сразу подорожает история твоей жизни?

– И что? – Мерло пялится на замки вдоль улицы и ждет, когда начнет работать установленная его любовницей программа нейронного модулятора. – Что потом?

– Потом придется искать новую историю, – Глори смеется и говорит, что в замках, мимо которых они идут, никто не живет и никогда не будет жить.

– Зачем же их тогда строили? – спрашивает Мерло, а она говорит, что все началось с истории кредитной аферы под залог строительства, а кончилось тем, что десяток идиотов решили, что если не построят такой же замок, то будут выглядеть беднее соседа.

– Об этом я, кстати, тоже писала.

– Странная у тебя жизнь.

– Не страннее, чем у тебя! – Глори щипает Мерло за задницу. – Главное – принимать все как есть. И не париться, почему и зачем это надо. Думай о себе. Найди свои маленькие радости и глупости. – Она смолкает и, хитро прищурившись, смотрит Мерло в глаза. – Слышал что-нибудь о девятом крестовом походе?

– Я думал, их было только восемь.

– Ты совсем не понимаешь этот мир! – улыбается Глори. – Знаешь, мы ведь в нем как шлюхи – если не умеешь прихорошиться и поднести себя, то будешь вечно стоять под фонарем на перекрестке, ожидая клиента. Для кого-то это жена редактора, для кого-то богатый муж… В общем, думаю, ты уловил суть.

В этот момент включается программа нейронного модулятора. Восприятие мира меняется. Весь мир меняется. Остаются лишь бутафорные замки, но вокруг уже грязные улицы средневековой Европы. Толпы детей нескладно маршируют мимо. Голодные, замерзшие, болезненного вида.

– Это и есть девятый поход, – слышит Мерло далекий голос Глори. – Представляешь историю, где в массовом сознании рождается убеждение, что если Господь не дал победы сильным, но грешным, то дарует ее слабым, но безгрешным?!

– Чушь! – говорит Мерло, вглядываясь в решительные детские лица.

– Не жалей их, – шепчет ему на ухо Глори. – Они воюют за правое дело. К тому же никто из них не погибнет от сарацинских сабель.

– Хоть за это спасибо.

– Да, – Глори вздыхает. – Часть из них умрет по пути в Европу, часть достигнет Марселя, где купцы пообещают переправить их в Палестину, а сами отвезут на невольничьи рынки Египта.

– Жуть какая-то!

– Именно. Но каков замысел?!

– Лучше уж из Туниса, с трупом короля на борту корабля, домой.

– Да. Восьмой крестовый поход тоже неплох, – соглашается Глори. – Но не так грандиозно. Совсем не так…

Она ведет Мерло в конец улицы, где красуется дом одного из местных миллионеров.

– Гранит и мрамор. Крыша из золотистой меди. Искусственное озеро… Фэн-шуй. Восточный стиль, – говорит Глори, а потом так ненавязчиво рассказывает о французском дизайнере, прославившемся благодаря таким домам. – Самое главное – стать частью истории! – вдалбливает она в голову Мерло приобретенные за последние годы истины, а потом, так ненавязчиво, предлагает встретиться с ее бывшим мужем и взять на пробу немного а-лиса. – Только представь, какая из этого может получиться история!

– Ты имеешь в виду прием а-лиса или встречу с твоим бывшем мужем?

– И то и другое! – смеется Глори. – И то и другое…

19

– Ты либо дурак, либо ищешь смерти, – хмуро не то шутит, не то говорит всерьез Клод Маунсьер, встречая Жана Мерло.

– От меня ушла жена, – пожимает плечами Мерло.

– Из-за нее? – спрашивает Клод Маунсьер, указывая взглядом на Глори.

– Из-за всего.

– Вот как? – Клод Маунсьер сверлит его несколько долгих минут тяжелым взглядом, затем неожиданно начинает как-то надтреснуто смеяться. – Чертовы журналисты! – ворчит он.

– Ты продашь нам а-лис или нет? – начинает злиться Глори.

Смех стихает. Мерло смотрит на Клода Маунсьера. «Любит ли Клод Глори? – думает он. – Любил ли он ее вообще когда-нибудь? А она его?» Вместе с этими мыслями приходят мрачные размышления о смерти. Не о собственной смерти, нет, а о смерти вообще. Особенно здесь, в этих пропитанных потом и сигаретным дымом стенах, с красной пилюлей а-лиса на языке.