Читать книгу "Иуды в погонах - Олег Смыслов"

Значительный интерес представляет распределение осуждённых по их военным званиям. Из 1097 военнослужащих КОВО, осужденных “за контрреволюционные преступления” в 1937— 1938 гг., лиц старшего начсостава оказалось 86 (менее 8% от общего числа), среднего — 218 (около 20%), а младшие командиры и красноармейцы составили более 72% всех осужденных военнослужащих…»{35}

Дополняя эту жуткую картину произвола, О. Сувениров в своей книге особо подчеркивает: «Характерной чертой всего судопроизводства Военной коллегии Верховного суда СССР и руководимых ею военных трибуналов был явно выраженный обвинительный уклон».

И еще Сувениров пишет: «Красноармейцев не жалели — более 98% всех осуждённых рядовых получали срок лишения свободы от трех до пяти, а то и больше лет. Но в то же время по отношению к красноармейцам расстрельный приговор (по крайней мере в Киевском военном округе) в 1937—1938 гг. не применялся. По отношению к начсоставу (включая младший) приговоры трибуналов были гораздо более суровые, а в 1938 г. почти каждый пятый из осужденных военными трибуналами лиц начсостава КОВО приговаривался к расстрелу»{36}.

С октября 1938 года по ноябрь 1939 года полковник А.А. Власов находится в особой командировке. А именно — в Китае. Это всего лишь продолжение карьеры, а не её начало.

И тем не менее некоторые исследователи считают ее знаменательной в биографии Андрея Андреевича. Кроме того, с этой поездкой связываются его якобы разведывательная работа, а также особое расположение к нему самого Чан Кайши, награждение орденом Золотого Дракона и масса других нелепостей, которые прыгают из одной публикации в другую.

У Власова действительно в Китае был псевдоним Волков. А все остальное надумано или придумано им самим уже в плену. Понять это можно, но мы же хотим знать истину.

А она достаточно проста. «До февраля 1939 г. (Власов) стажировался в штабе главного военного советника (комдива А. Черепанова). Читал лекции чинам китайской армии и жандармерии по тактике стрелковых подразделений. С февраля 1939 г. находился в качестве советника при штабе маршала Янь Сишаня, возглавлявшего 2-й военный район (провинция Шаньси). В августе 1939 г “за нарушение норм поведения советского коммуниста за рубежом” был переведён в приграничные районы Монголии. 3 ноября 1939 г. вернулся в СССР», — сообщает А. Окороков в своей книге про русских добровольцев{37}.

На сегодняшний день известно, что «первая группа советников в количестве 27 человек прибыла в Китай в конце мая — начале июня 1938 г. (к октябрю 1939 г. их число возросло до 80). Тогда же, в мае 1938 г. на ноет главного военного советника китайской армии был назначен комкор М.И. Дратвин (в середине 1920-х годов военный советник по связи), который прибыл в Китай еще в конце ноября 1937 г. в качестве военного атташе при посольстве СССР и оставался им до августа 1938 г. В последующие годы главными советниками являлись А.И. Черенапов (август 1938-го — август 1939 года), К.А. Качалов (сентябрь 1939-го — февраль 1941 года), В.И. Чуйков (февраль 1941-го—февраль 1942 года), работавший в Китае ещё в 1927 г. Последний одновременно являлся и советским военным атташе. В 1938—1940 гг. военным атташе при посольстве СССР в Китае были Н.И. Иванов и П.С. Рыбалко. К первой половине 1939 г. советский советнический аппарат был практически сформирован. Его деятельность охватила центральные военные органы и действующую армию (основные военные районы). В аппарате представлены фактически все рода войск. При Ставке и в войсках в разное время (1937—1939 гг.) военными советниками работали: И.П. Алфёров (S-й военный район), Ф.Ф. Алябушсв (9-й военрайон), П.Ф. Батицкий, А.К. Берестов (2-й военрайон), Н.А. Бобров, А.Н. Боголюбов, А.Ф. Васильев (советник северо-западного направления), М.М. Матвеев (3-й военрайон), Р.И. Панин (советник юго-западного направлениях П.С. Рыбалко, М.А. Щукин (1-й военрайон) и др. Старшими советниками по авиации были Г.И. Тхор, П.В. Рычагов, Ф.П. Полынип, П.Н. Анисимов, Т.Т. Хрюкин, А.Г. Рытов; но танкам: П.Д. Белов, Н.К. Чесноков; по артиллерии и ПВО: И.Б. Голубев, Русских, Я.М. Табунченко, И.Л. Шилов; по инженерным войскам: A.Л. Калягин, И.П. Батуров, Л.П. Ковалев; но связи — Бурков, Геранов; по военно-медицинской службе — П.М. Журавлёв; по оперативным вопросам — Чижов, Ильяшов; но оперативно-тактической разведке — И.Г. Ленчик, С.П. Константинов, М.С. Шмелев. А также военные советники: Я.С. Воробьев, полковник А.А. Власов, и др. Всего же, согласно данным, приведенным в воспоминаниях А.А. Калягина, в 1937—1942 гг. в Китае работало свыше 300 советских военных советников…»{38}

По воспоминаниям военных советников, работавших в Китае, их работа изначально опиралась на дипломатию и психологию. Советы необходимо было давать только на основе фактов, подтверждённых документально. При этом нужно было заботиться о престиже собеседника, одновременно читая его намерения. Во взаимоотношениях следовало быть осторожными, как бы примеряя особый подход к военным руководителям Китая. Требовалось учитывать их особую чувствительность к сложившимся обычаям, нетерпимость к критике, даже разумной.

О проблемах советников в Китае рассказал в своих мемуарах генерал А.Я. Калягин:

«Вторая проблема — немалый разрыв в воинских званиях. К примеру: советником при командующем 1-м военным районом генерале Вэй Лихуане работал майор М.А. Щукин… В ряде мест советниками были капитаны. Согласитесь, не каждый генерал сразу примет предложения советника-капитана, если даже эти предложения отлично обоснованы и безупречно сформулированы.

Китайские генералы заботились прежде всего о своем престиже, сохранении авторитета. “Потеря лица” считалась непоправимым позором. В практике нашей работы предложения “капитанов” иногда изучались так долго, что острота ситуации пропадала. Предложения устаревали, зато “престиж генерала” оставался незыблемым…

Другой вопрос — возрастной барьер. Советниками были капитаны и майоры 25—30 лет, подполковники и полковники 35— 40 лет. Генералу, с которым работал советник, как правило, было 55—70 лет. Старость традиционно почитаема в Китае даже вне зависимости от чинов и должностей. Игнорировать этот барьер мы не могли и преодолевали его при помощи скромности, простоты в обращении и внимательности, что действовало безошибочно…

Третья проблема, с которой столкнулись все советники, — “языковый барьер”. Мне сначала показалось, что китайский язык не так уж труден. Выучить 500—800 иероглифов под силу каждому. Другого мнения был наш общий друг — переводчик посла Илья Михайлович Ошанин… Он утверждал, что в китайском языке свыше 50 тыс. иероглифов и что военный советник должен знать до 5000. Мы знали иероглифов 50. Конечно, с таким словарным запасом далеко не уедешь…

Мы по-разному преодолевали этот барьер, иногда используя язык-посредник: в наших академиях офицеры изучали английский, немецкий, французский, как и многие китайские офицеры…

Совершенно очевидно, что вдобавок ко всему сказанному советский военный советник должен был обладать высокими личными качествами: быть деятельным, изобретательным, тактичным, вежливым и аккуратным в работе, волевым и настойчивым при проведении в жизнь своих предложений.