Читать книгу "Тайный меридиан - Артуро Перес-Реверте"

– Возможно. Но мне интересно только про море.

Женщина снова посмотрела на него, а он пожал плечами и слегка покачался из стороны в сторону.

Только теперь ему пришло в голову, что ни слова не было сказано ни про типа с седой косицей, ни про то, что она там делала. Даже имени ее он не узнал.

Через три дня в пансионе «Ла Маритима», в своем номере, лежа на спине, Кой созерцал мокрое пятно на потолке. «Kind of Blue». В наушниках его плеера после «So What», где контрабас тихо замирает, вступил корнет Майлса Дэвиса со своим знаменитым соло на двух нотах – вторая на октаву ниже первой, и Кой, словно замерший в невесомости, ждал освободительного разрешения темы, единственного вступления ударных, долгой реверберации тарелок и барабанной дроби, устилающей путь медленной, неотвратимой и поразительной меди корнета.

Кой считал себя музыкально безграмотным, но любил джаз – за дерзость и изобретательность. Он пристрастился к джазу, когда ходил третьим помощником на «Федаллахе», сухогрузе пароходства «Зоелайн», где первым помощником был галисиец по имени Ньейра, который взял с собой пять пленок смитсоновской коллекции классического джаза. Это были записи от Скотта Джоплина и Бикса Бидербеке до Телониуса Монка и Орнетт Коулман, а также Армстронга, Эллингтона, Арта Татума, Билли Холлидея, Чарли Паркера и других. Много ночных часов провел Кой под звездами с чашкой кофе в руке и с джазом, опираясь на поручень и глядя в открытое море.

Стармех, родом из Бильбао, по имени Горостиола, но более известный как Торпедист Тукуман, тоже любил эту музыку, и все трое дружили с джазом и друг с другом шесть лет, проходя одним и тем же квадрантом, а потом все вместе перешли на «Тештиго», судно-близнец той же компании «Зоелайн» и с тем же легким грузом, фруктами и зерном, ходили между Испанией, Карибами, Северной Европой и югом Соединенных Штатов. Это было самое счастливое время в его жизни.

Сквозь музыку в наушниках пробивались звуки радио, доносившиеся из патио, где всегда сушилось белье и где допоздна занималась дочка хозяйки пансиона. Она была девушкой угрюмой и совсем не обаятельной, Кой улыбался ей из вежливости, не получая в ответ ни улыбки, ни взгляда. Когда-то – в 1844 году, как утверждала табличка на двери, выходившей на улицу Арк-дель-Театре, – здесь размещались бани, теперь это был дешевый пансион для моряков. Он располагался между старым портом и китайским кварталом, и, разумеете", мамаша, грубоватая дама с выкрашенными в красный цвет волосами, предупреждала дочку с самых юных лет о той опасности, которую представляли для нежного создания постоянные их клиенты, люди неотесанные и бессовестные, коллекционировавшие женщин в каждом порту и сходившие на берег только ради спиртного, наркотиков и более или менее невинных девиц.

Из окна, перекрывая джаз в наушниках, доносился голос Ноэля Сото, который пел «Ночь самбы в испанском порту», и Кой прибавил громкость. Он был в одних трусах, на животе у него лежала раскрытая, обложкой кверху, книга «Капитан войны и моря» Патрика О'Брайена. Но мысли его находились очень далеко от морских странствий капитана Обри и доктора Мэтьюрина. Пятно на потолке напоминало контурную карту какого-то берега, с мысами и бухтами, и Кой мысленно прокладывал курс между двумя точками, сильнее всего выступавшими в желтоватом море потолка. И, естественно, думал о ней.

Когда они вышли из «Боадас», шел дождь. Мелкий, хотя довольно противный, дождь, словно лак, покрыл мостовые и тротуары, в которых отражались отблески огней, и прочерчивал пунктирные линии в снопах света проезжавших автомобилей.

Она, видимо, не боялась, что ее замшевый жакет намокнет, и они шли вниз по аллее, проходившей посередине улицы, между газетными и цветочными киосками, которые уже начинали закрываться. Клоун-мим, стоически выдерживавший изморось, пробивавшую борозды в густом слое белой пудры, и такой печальный, что повергал в тоску прохожих на двадцать метров вокруг себя, посмотрел на них, когда спутница Коя наклонилась, чтобы положить монетку в стоявший перед мимом цилиндр. Она шла так же, как прежде – чуть впереди и поглядывая на тротуар слева от себя, словно предоставляя Кою выбор – идти ли рядом с ней или тихо скрыться. Он украдкой поглядывал на ее профиль между двумя прядями волос, колыхавшихся при ходьбе; и ее темно-синие глаза иногда посматривали на него, будто за взглядом должно было последовать раздумье или улыбка.

В «Шиллинге» народу было немного. Он снова взял голубой джин с тоником, она решила пить только тоник. Официантка Эва, из Бразилии, подала бокалы, разглядывая ее с вызовом, а потом, приподняв бровь, пристально уставилась на Коя, постукивая при этом по стойке длинными ногтями, теми самыми ногтями, покрытыми зеленым лаком, которые три ночи назад совершенно сознательно вонзила в его голую спину. Но Кой только провел рукой по влажным волосам и продолжал улыбаться своей неизменной, тихой и очень спокойной улыбкой, так что официантка в конце концов только прошептала «ублюдок» и тоже улыбнулась, и даже не взяла денег за джин. Потом Кой со своей спутницей сели за столик перед большим зеркалом, в котором отражались бутылки, расставленные на противоположной стене.

Их разговор по-прежнему перемежался долгими паузами. Она была неразговорчива и к этому времени рассказала только, что работает в музее, и лишь минут через пять он понял, что она имела в виду Морской музей в Мадриде. Он пришел к выводу, что она изучала историю, а кто-то, возможно ее отец, был кадровым военным. Кой не знал, связано ли это как-то с ее обликом хорошо воспитанной девушки. Разглядел он и ее сдержанную твердость, и внутреннюю, тайную, уверенность, которая его пугала.

Лишь гораздо позже, когда они уже шли под аркадами площади Реаль, до Коя дошло, что тип с седой косицей так и не возник в их разговоре. Она сказала только, что атлас Уррутии действительно очень ценная вещь, хотя и не уникальная, но Кою так и не стало ясно, приобрела она его для музея или для себя. Да, интересный атлас, уклончиво сказала она, когда он намекнул на сцену между нею и мужчиной с хвостиком, что произошла на улице Консел-де-Сент, да-да, в приобретении таких вещей всегда кто-то заинтересован. Коллекционеры, добавила она, помолчав. Всякие такие люди. Потом слегка наклонила голову и спросила, как ему живется в Барселоне, и было совершенно ясно, что она хочет сменить тему. Кой рассказал о пансионе «Маритима», о своих прогулках в порту, о солнечных утрах на террасе «Универсаля» напротив здания комендатуры военно-морского округа, где, заплатив за кружку пива, можно сидеть три-четыре часа с книгой и плеером.

Потом заговорил о том, что его ждет, о том, что невозможно жить на суше без работы и без денег. В эту минуту ему показалось, что в конце аркады он видит усатого коротышку с зализанными волосами, в клетчатом пиджаке, который был сегодня на аукционе.

Кой внимательно посмотрел на него, чтобы окончательно убедиться, и повернулся к ней – заметила ли она, но в глазах ее не было никакого выражения, словно ничего особенного она не видела. Когда Кой снова посмотрел на коротышку в клетчатом пиджаке, тот, как ни в чем не бывало, шел заложив руки за спину.

Они оказались перед «Трубочным клубом», Кой быстро прикинул в уме, сколько еще оставалось в его бумажнике, и решил, что может позволить себе пригласить ее выпить еще стаканчик, ну а в худшем случае Роджер, здешний менеджер, поверит ему в долг. Ее явно поразило это необычное заведение, звонок на двери, старая лестница и бар на втором этаже, забавная стойка, диван и гравюры из «Шерлока Холмса» на стене. Джаза в это вечер не было, и они стояли одни-одинешеньки у стойки, а Роджер на другом ее конце решал кроссворд. Она захотела попробовать голубого джина и сказала, что запах ей нравится, а потом призналась, что в восторге от этого места, и прибавила, что не предполагала найти в Барселоне ничего подобного. Кой сказал, что заведение это вот-вот закроется, так как соседи постоянно жалуются на шум и музыку, в общем, она находится на палубе корабля, который скоро пойдет на металлолом. В уголке рта у нее оставалась капелька джина с тоником, и он подумал, как хорошо, что в желудке у него болтается только три порции джина, еще бы пара стаканов, и он потянулся бы к ней, чтобы пальцем смахнуть эту капельку, а не похоже, чтобы такая женщина позволила прикасаться к своему лицу какому-то там моряку, с которым едва знакома и с которым она, из чувства благодарности, держится вежливо и сдержанно. И тогда он наконец-то спросил, как ее зовут, она снова улыбнулась – на сей раз через несколько мгновений – словно ей надо было куда-то сходить за этой улыбкой, потом ее глаза пристально посмотрели в его или, точнее, пристально смотрели в его глаза в течение долгой и напряженной секунды, и она назвала свое имя. Он решил, что оно такое же необычное, как и ее лицо, это имя ей шло, она произнесла его один-единственный раз громко и внятно, затем отстраненная улыбка исчезла с ее губ. Кой попросил у Роджера сигарету для нее, но ей больше не хотелось курить. Поглядев, как она подносит стакан ко рту, как блестят сквозь стекло ее белые зубы, о которые влажно позвякивают кусочки льда, он опустил глаза ниже, на поблескивающую в расстегнутом воротнике блузки серебряную цепочку, на кожу, которая от этого блеска казалась еще горячее, и спросил себя, а был ли хоть один мужчина, который сумел сосчитать все эти веснушки до самого Края земли, до мыса Финистерре, которым оканчивается Иберийский полуостров. Пересчитал ли их кто-нибудь, спокойно, неспешно продвигаясь на юг, как хотелось бы сделать это ему. А потом, подняв глаза, увидел, что она правильно истолковала его взгляд, и, когда сказала, что пора идти, почувствовал, как сердце его пропустило один удар.