Читать книгу "Ученица чародея - Галина Манукян"

– Больно? – спросил мсьё Годфруа.

– Д-да. Очень.

– Закрой глаза.

Я подчинилась. Холодный палец лекаря нащупал крошечную ямку на моём носу, прямо возле уголка глаза, и с силой нажал на неё.

– Представь, что боль растёт, – спокойный голос лекаря стал громче, напористей, будто давил на меня извне так же, как палец на точку у носа. – Боль увеличивается. Становится всё больше, ярче. Ещё ярче, сильнее. Она жжёт. До кости прожигает. Тебе больно. Ещё больнее. И ещё. Боль становится невыносимой. Ощути её. Полностью.

Я чувствовала всё точно так, как он говорил. Слёзы сами потекли из глаз, но я представляла, представляла эту чёртову боль. Ненавидела её и представляла, усиливала до тех пор, пока не выдержала и не закричала дико, и вдруг… боль исчезла.

Я сглотнула и открыла глаза. Всё так же ломило в висках, тянул локоть, но жжения в кисти не было. Ошарашенная кухарка вертела исцелённой рукой перед своими глазами и быстро крестилась другой, бормоча что-то под нос.

– И как теперь, Абели? – спросил лекарь.

– Лучше. Прошло.

– Умница, – улыбнулся в усы мсьё Годфруа. – Кажется, мы кое-что нащупали. Хочешь попробовать с Женевьевой?

Перед моими глазами и так плыло, но я не успела сообразить, что ответить, как служанка строго сказала:

– Не стоит, мсьё. Смотрите, барышня вона в обморок падать собрались.

И, правда, всё балансировало вокруг, будто меня усадили на качели. Во рту стало сухо. Я встряхнула головой и зажмурилась, чтобы не видеть жёлто-зелёные пятна, круги и звёздочки перед глазами.

Лекарь подхватил меня на руки и перенёс на лавку.

– Женевьева, срочно иглы сюда. Софи, завари в кипятке базилик, вербену и корень граната.

Все засуетились, лекарь принялся растирать мне виски, а я в пелене тумана видела его красноватый нос и пушистые усы, мне казалось, что они висят в воздухе совершенно отдельно.

– Не отключайся, Абели, – сказал мсьё Годфруа. – Рассказывай что-нибудь.

– У вас усы оторвались, – промямлила я.

– Вот это новость. Говори дальше.

– И руки холодные, как у покойника.

– Да-да, кровообращение ни к чёрту. Сейчас иголка тебе поможет, девочка. Скажи ещё что-нибудь. Давай-ка.

Полупьяная, я облизала губы. Ничего в голову не шло, кроме брошенного мне оскорбления.

– А кто тот человек, который обозвал меня… и вас? Который в шляпе с перьями…

– Ах, он, – усы и нос снова заплясали в тумане. – Увы, Абели, тот резвый негодяй, готовый при случае разодрать мне глотку, – мой сын. Этьен.

Иголка вонзилась мне в лоб над переносицей, я отключилась.

Глава 5

Я распахнула глаза и тут же зажмурилась от ярких лучей солнца. Как, уже утро? Я приоткрыла ресницы снова. Солнце сияло на розовеющем небе во всей своей торжественной простоте. Птицы весело щебетали. Прямо над моей головой болтался на седой нити паучок. Улетит, если дунуть? А где я? И тут до меня дошло, что я утопаю в перине в той самой комнате на мансарде. В одной рубашке.

Ничегошеньки не помню… А как я очутилась в кровати? Кто меня раздел? Боже, надеюсь, не мсьё Годфруа! В голове возникли танцующие в воздухе усы. У меня перехватило дух, и я вскочила.

Вещи мои были аккуратно сложены на стуле, туфли стояли рядом. В стекле приотворённого окна отразилась моя всклокоченная голова и сосредоточенное до глупости лицо.

Ну вот, а кто-то собирался дверь запереть и сундук подвинуть. Ха! Паучку и тому смешно!

Я опустила ступни на деревянный пол и с опаской приподняла рубашку до самых бёдер. Всмотрелась в собственные голые ноги. Нет, по ним никак нельзя было понять, случилось ли со мной то самое, пока я была в беспамятстве, или нет. Ноги как ноги. Я вздохнула. Надо было у Моник расспросить, что чувствует девушка, когда она уже… не девушка. Воображение услужливо подсунуло яростное лицо Этьена и грозный выкрик: «Новая шлюха». Я поёжилась.

В дверь постучали. Я мгновенно забралась обратно в кровать, натянув по самый подбородок простыню, и пискнула:

– Войдите.

Толкнув плечом дверь, в проём сунулась Софи с подносом в руках.

– Утро доброе, мадемуазель! А я всё думаю, проснулись вы, нет ли. Решила, что с хорошим завтраком, и утро добрее улыбнётся.

– Проснулась, – кивнула я. – Только не уверена, что оно доброе.

Софи поставила поднос на бюро и обеспокоенно всплеснула руками.

– Плохо вам ещё? Ай-яй, это ж из-за меня. Вы мне ранку-то убрали, а сами-то… Я всю ночь не спала, всё думала, как вы, мадемуазель.

– Нет, не в том дело, не переживайте. Я совершенно ничего не помню, что ночью было, и от этого чрезвычайно неловко. Вы случайно не знаете, мсьё Годфруа принес меня сюда?

– Ага, он. Сказал, до утра проспите. А я потом раздела вас, уж не серчайте. Не мять же платье.

Будто камень упал с моих плеч, и я облегчённо улыбнулась:

– Правда?

– А чего ж мне врать? Я заглядывала к вам пару раз, боялась, вдруг чего.

Софи улыбалась мне в ответ, тёмные круги под глазами говорили о том, что она действительно провела беспокойную ночь. Я с радостью выскочила из кровати.

– Милая-милая Софи, – я готова была её расцеловать. – Благодарю вас!

– Слава Деве заступнице! Вижу, вам лучше. Вот, откушайте. А то вчера и не удалось. Я молочка принесла и блинчики Сюзетт. Они у меня особенно хороши.

Софи пожелала приятного аппетита и собралась идти, но я коснулась её плеча.

– Не уходите. Тут для меня всё непривычно, непонятно, как-то немного не по себе. Новое место, я никого не знаю. А вы, кажется, очень хороший человек. Присядьте, я прошу вас.

Софи села на краешек стула, сложила на коленях руки. Пальцы её, грубые, красновато-жёлтые, с въевшейся грязью от постоянной чистки овощей и клубней, сжались. Почему?

– Хорошо, мадемуазель.

– Зовите меня Абели.

– А вы надолго к нам, Абели?

– Если стану хорошей помощницей мсьё, наверное. Я надеюсь.

– А что же делать будете?

– Рецепты записывать, вести учёт посетителей, как сказал мсьё Годфруа.

– Это как же вы больных принимать сможете, ежели вам даже через повязку от меня больно стало? А Женевьеву с локтём её ушибленным вы вообще спиной учуяли! К мэтру ведь с чем только не заявляются господа: кто на дуэли поранился, кто с чахоткой, с корью и лихорадкой, дамы беременные или с дитями хворыми. Простой люд и подавно: кого лошадь задавила, у кого кровь хлещет, аж смотреть страшно. Как же вы с ними будете?

Я опешила. Эта мысль не приходила мне в голову. И верно, что же я за помощница при моём недуге? А если меня спасать придётся то от одного, то от другого, как вчера? И выключаться буду так же? Да уж, работница… Курам на смех!